Я стянула маску и перчатки. Прижав трубку к уху, я слушала, что говорил мне отец, потом сказала, что позже ему перезвоню. Он продолжал говорить, когда я нажала кнопочку отбоя и отдала трубку Харриет.

— Я считаю, что плечевая кость передней правой лапы сломана, — произнесла я. — Если он переживет эту ночь, утром я его осмотрю. Может понадобиться интрамедуллярный штифт.

Харриет все еще находилась в кабинете, она нарочито старательно протирала телефон дезинфицирующим раствором. Краем глаза я заметила, как они с Крэгом обменялись понимающими взглядами.

— Все в порядке? — поинтересовался у меня Крэг.

Я медленно кивнула и продолжила шить. Я попыталась сконцентрироваться на этом занятии, а краем глаза видела, что Харриет что-то беззвучно говорит Крэгу, а тот изо всех сил пытается прочесть по губам. Он больше не смотрел на голову барсука, и мне не сразу удалось привлечь его внимание. Я подняла глаза.

— Кажется, барсук просыпается, — заметила я.

Крэг взглянул на стол и вспомнил наконец о работе.

— Клара, тебе нужно ехать. Быть с родными, — не унималась Харриет.

— Когда закончу, — бросила я, не поднимая взгляда. — Можешь проследить, чтобы образцы крови отправили в министерство окружающей среды? [3] Как там детеныши?

Она пожала плечами, последний раз взглянула на Крэга и вышла из кабинета.

Направляясь за вторым барсуком, я проходила мимо ординаторской. Трех осиротевших детенышей поместили в инкубатор. Их накормили молоком — специально разработанным продуктом для детского питания, которым мы выкармливаем новорожденных млекопитающих. И чувствовали они себя, как и ожидалось: лежали, сбившись в кучу, чтобы согреться, тяжело дышали и попискивали. Крошечные, испуганные, осиротевшие.

Совсем как я.

Небольшая лечебница Святого Франциска, где я работала уже около пяти лет, была основана католическими монахами в конце девятнадцатого века. Здесь лечили больных и раненых диких животных. В настоящее время наша ветклиника финансируется благотворительным фондом. Нам поступают пожертвования со всего мира, сотни людей получают статус наших «друзей» и годовой абонемент на посещение, а благодаря центру по работе с экскурсантами к нам каждый год приезжают тысячи посетителей. Мы лечим всевозможных диких животных, обитающих на территории Великобритании, — млекопитающих, рептилий, птиц, амфибий — независимо от их размера и тяжести повреждений. Только в крайних случаях, когда животное настолько пострадало, что дальнейшее лечение только причинит лишние мучения, мы усыпляем его. Некоторые обвиняют нас в том, что мы до смешного сентиментальны, в том, что мы разбазариваем пожертвования, которые можно было бы потратить более разумно. Лично я считаю, что люди сами вправе решать, на что тратить свои деньги, что жизнь любого существа, в том числе и самого крошечного, недоступного взору, даже самая короткая жизнь имеет свою ценность и предназначение.

Второй барсук не получил сильных увечий. Его осмотр и оказание помощи заняли у меня лишь сорок минут, потом я поместила его в клетку, чтобы он мог прийти в себя. Будем дальше наблюдать за его состоянием. Когда мы закончили, меня поджидала Харриет, и на сей раз я скрепя сердце вынуждена была принять ее материнскую опеку. Она решила уговорить меня взять отпуск, предложила сделать горячий сладкий кофе, старалась разговорить, чтобы я таки дала слабину и расплакалась у нее на плече. Харриет работала со мной уже пять лет, и я считала, что она знает меня лучше.

Я направилась в инкубатор, и Харриет была вынуждена чуть ли не бежать, чтобы поспевать за мной.

— Клара, к тебе посетитель. Он в приемном отделении. Какой-то доктор из Дорсета. Он ждет уже целый час. Я сказала ему, что ты занята, — что и говорить, сейчас не до него, — но он настаивал, заявил, что дело важное. Что-то насчет змей.

Я остановилась как вкопанная прямо посреди коридора, сзади на меня наскочила Харриет. Малышку, которую я спасла сегодня утром, отвезли на обследование в Дорчестер, [4] в больницу графства Дорсет. Если доктор хочет побеседовать со мной безотлагательно и раз уж он сюда приехал, значит, змея ее все-таки укусила. Как я могла недоглядеть? Я развернулась и уже через несколько секунд была в приемном покое. При моем появлении молодой мужчина в джинсах и свитере вскочил со стула, возле которого стояла большая сумка с ручкой через плечо. Он бросился мне навстречу, протягивая руку. Мы не были с ним знакомы, но, казалось, он нисколько не сомневался, что ему нужна именно я. Кто-то, видимо, описал ему мою внешность.

— Мисс Беннинг? Спасибо, что уделили минутку. Меня зовут Гарри Ричардс. Я работаю в отделении интенсивной терапии в Дорсете. Я действительно рад представившейся возможности получить у вас консультацию.

— Речь идет о малышке? — Я не могла вспомнить ее фамилию. — О девочке, которая поступила к вам сегодня утром?

— Нет, — ответил он, озадаченно глядя на меня. — Какая девочка? Я приехал насчет Джона Эллингтона.

— Вот как! — промолвила я.

Я не знала никакого Джона Эллингтона. За нашими спинами Харриет делала вид, что роется в документах.

— Как ни прискорбно, я вынужден вам сообщить, — продолжал доктор Ричардс, — что мистер Эллингтон сегодня утром скончался.

— Вот как. — Для меня ничего не прояснилось.

— Соболезную. Надеюсь, он был не очень близким вашим другом.

— Нет, — ответила я.

Сколько же может продолжаться этот бессмысленный разговор? Поскольку доктор явился сюда не из-за малышки, я потеряла к нему всякий интерес.