Вот такой удивительный случай произошёл несколько месяцев назад с доктором Баровским. Но теперь он приехал к своему ученику в далёкую Индию и безмерно был рад их встрече. Генри бросился к Юлиану и они обнялись, как добрые друзья, почти родственники.

— Мальчик мой, мой дорогой мальчик, как я рад, — Юлиан даже прослезился, — вы стали настоящим мужчиной.

Генри действительно, был на целую голову выше своего учителя, поэтому Юлиан уткнулся ему в грудь.

— Я тоже безмерно рад и счастлив, мне надо столько рассказать вам, мой добрый учитель, — Генри нежно обнимал Юлиана.

— Вы довели меня до слёз, но это прекрасно, это слёзы радости, — Юлиан всхлипнул и отстранился от Генри, — дайте, дайте же мне рассмотреть вас.

Шалтир с улыбкой наблюдал за столь радушной встречей этих двоих. Когда первая эйфория немного утихомирилась, он пригласил их к столу. Все трое расположились на ковре и разговор вошёл в совместное русло. Юлиан расспрашивал Генри обо всём, заставляя вспоминать мельчайшие подробности.

Генри, перескакивая с одного на другое, рассказывал от самого приезда в Индию: при каких объстоятельствах познакомился с Шалтиром и, смущаясь, про свою любовь с Виолой, о Януше. Юлиан то хмурился, то расплывался в улыбке, но слушал очень и очень внимательно. Шалтир изредка вставлял слово, но, в основном, давал двоим наговориться всласть. Когда поток воспоминаний иссяк, Генри, нахмуря брови, поведал Юлиану и Шалтиру о том, что происходит сейчас в близлежащей провинции и сколько уже человеческих жертв принесло в копилку смерти коварство и дьявольская жестокость Людвига Юшкевича. В том, что Людвиг здесь, Генри не сомневался и видел, двое его пожилых наставников тоже не сомневаются в этом. Юлиан был встревожен:

— Один из способов справиться с отчаянием — улыбаться, смотря в глаза врагам. Да-да, я чувствовал, в моём приезде сюда есть намеченный план.

Юлиан стал ходить взад-вперёд по комнате. Но сказать Генри о том, что он прекрасно знал, для чего отправился в столь длительное путешествие, Юлиан был не вправе, слишком высока цена его откровения. «Пусть всё идёт, как идёт, я сделаю всё, что в моих силах. Бедный мой мальчик! Но ничего, мы ещё повоюем! Я грудью встану на защиту своего мальчика! Нет, нас так просто не взять!» про себя думал Юлиан и не заметил, как в запале, последнюю фразу произнёс вслух.

— Доктор, вы говорите именно о том, о чём я тоже подумал? — Генри посмотрел на Юлиана.

Но тот словно не слышал его, ходил туда-сюда и о чём-то размышлял. Видимо, придя к определённому решению и успокоившись, он остановился и посмотрел на Генри. — Всё будет хорошо, мы неприменно справимся с этой напастью. Я просто убеждём в этом.

Юлиан размахнулся, чтобы, по привычки решительного и уверенного в своей правоте человека, стукнуть кулаком по столу, но мебель дома Шалтира не располагала к таким жестам, ведь стола на высоких ножках, привычного для европейца, здесь не было. Это привело Юлиана сначала в недоумение и он, помахав рукой в воздухе, погрозил в потолок и, чувствуя неловкость за свою импульсивность, расхохотался. Его смех был таким искренным и заразительным, что вслед за ним засмеялись и Генри с Шалтиром. Но Генри погрустнел, вспомнив, сколько боли и страданий сейчас испытывают сотни его соотечественников в лазарете. А один из них, приняв смерть, лежит в соседней комнате и его тело уже остыло.

— Не отчаивайтесь, мой друг, к сожалению, мы ничего уже не сможем сделать в этом случае, но я думаю, в конце его жизни было много такого, что, будем надеяться, хоть на немного облегчит его участь, — Юлиан словно прочитал мысли Генри и, подойдя к нему, тронул за плечо.

— Я тоже на это надеюсь, — Генри тряхнул головой, — но, сколько там ещё страданий, вы не представляете.

— Отнюдь, мой мальчик, я слишком долго живу и видел очень много смертей и каждая отзывалась в моей душе болью. Но так уж устроен человек переживать боль других, как свою собственную, особенно это относиться к таким, как вы. А теперь возвращайтесь назад, вы нужны там, чтобы помочь людям, облегчить их страдания.

— Я приглашаю вас к себе, в консульстве найдётся для вас комната, — Генри поднялся.

— Я благодарен вам за приглашение, но нам с Шалтиром надо ещё многое обсудить, я останусь у него. Ваших сил хватит на всех страждущих. А вы, когда управитесь, придёте к нам завтра для серьёзного разговора. Идите, мой мальчик, делитесь своим даром с людьми.

Шалтир громко сказал что-то на своём языке, а Генри, поклонившись, вышел на улицу. Отойдя на некоторое расстояние от дома Шалтира, он оглянулся и заметилл, что несколько вооружённых человек шли немного поодаль, охраняя его и ещё четверых, нёсших тело Януша.

Вернувшись в консульство, Генри с болью в сердце увидел вдалеке от здания расчищенную площадку, на которой вырос низкий лесок погребальных крестов. «И я стал виновником ещё одного скорбного случая, ведь Януш заслонил меня от ножа» с горечью подумал Генри. Остаток дня он провёл в лазарете, борясь со смертью. Кому он мог помочь, не жалел сил и своей энергии, а кому, где его усилия были тщетны, с молитвой закрывал глаза. Только поздней ночью он смог добраться до своей комнаты. Он, как подкошенный рухнул на кровать, но сон не шёл, сознание было ясным. Предчувствие какого-то проишествия прочно засели в голове. Он силился определить его природу, но это никак не получалось. И вдруг, воздух в комнате стал плотным, тягучим. В углу комнаты явно кто-то находился. Генри напрягся, подозревая приход Людвига, но ошибся. Из этого угла, в лунный свет выплыло матовое облако и стало принимать очертание человеческой фигуры. Генри вскачил с кровати и приготовился к самому неприятному. Но это был Януш, вернее, его эфирное тело.

— Януш?!

Генри почти не удивился, ведь видеть мёртвых ему уже приходилось. Но то было в астральных видения, а сейчас он был в реальности. Януш молчал, вернее, его губы шевелились, но слов небыло слышно. Генри лихорадочно думал, что предпринять. А Януш стал медленно исчезать, словно растворяясь в воздухе.

— Подожди, подожди, не исчезай, я сейчас! — закричал Генри и, скороговоркой прочитав молитвенный код, мгновенно вышел в астрал.

— Да, я пришёл попрощаться, — голос Януша был словно соткан из странных звуков, похожих на стрёкот цикад и дребежащий звон стеклянных колокольчиков.