Ядвига спросила, что он имел ввиду. Но вопрос остался без ответа. Людвиг сверкнул своими чёрно-болотными глазами так, как только он умел и поддержал уродку под руку, помогая ей сесть в карету.

— Что на лице, то и внутри, но скоро, внутри удвоиться, а на лице скроеться, — подбодрил он её, вызвав белозубую улыбку из-под чёрной вуали.

Карета понесла своих пассажиров в роскошный дом на окраине города, заблаговременно купленный Людвигом. Колёса и копыта отбивали чёткую дробь по мостовой, словно метроном, отсчитывающий время. Ядвига становилась всё веселее, бросала насмешливые реплики по всякому незначительному поводу. Мелькающие за окном кареты дома, окутанные сумраком безлунной ночи, вызывали у неё прилив неописуемого восторга. Она была необычайно хороша сейчас, лихорадочный блеск глаз, то ли от радости возвращения, то ли от предчувствий событый, которые она затеяла. Людвиг, хорошо знавший Ядвигу, понимал, это неспроста. В ней было столько коварства и жестокости, что порой ему казалось, называть её «дъяволицей» значит, не сказать ничего. Слишком мягко было это определение для этой особы. Находчивей и изобретательней её на всякие тёмные делишки, в земной преисподней просто не было. «С другой стороны только такую женщину я мог бы посадить на адский престол. Но почему у меня нет такого рвения уничтожить Генри? Может, я что-то понял или наоборот, что-то важное ускальзнуло от меня? Но ведь мне, как никому другому известно, что лояльность в отношениях — штука сложная. Её, как любовь и ненависть нужно заслужить. Но больше всего я боюсь безразличия. Ни для меня, ни для него не секрет, смерть физического тела — неотъемлемая часть бесконечной жизни. В своих раздумьях о смысле зла, которое я олицетворяю, мной была понята одна истина. Люди могут бояться меня, презирать силу таланта, который мне дан, но им не понятен. Всё это ерунда по сравнению с тем, что мне нужно в конечном итоге от них. Но об этом я не могу говорить вслух, моя цель остаётся в моих мыслях. Но ведь самому себе я могу сказать её? Конечно, могу. Мне нужно, чтобы все признали необходимость зла в этом конкретном мире. Ради этого признания я готов совершить самые низменные поступки в человеческом понимании. У меня на руках главный козырь человеческих пороков — деньги и месть. До сегодняшнего дня это работало безотказно. Плохо, что я не могу заглянуть на тысячелетия вперёд. Но наверняка, для того, чтобы выиграть по-крупному в будущем, ставки надо поставить сейчас. Мы противостоим не друг другу, не личность личности, противостоят наши идеологии. Он — за созидание из хаоса, а я — за хаос в созидании. Никто из нас не знает, чем закончиться битва на этом этапе. Но одно очевидно, пока мы будем рождаться в физических телах, дар и талант нас обоих, будет совершенствоваться из раза в раз, пока, в конечном итоге, не сольёмся в золотую середину. Интересно, кто сказал, что зло глупо? Вот, вполне здравые мысли, не мальчика, но мужа. Иногда, зло само врывается к человеку в дом, а иногда он сам его приглашает. Но ни в том, ни в другом случае ни кому до конца не известно: сможет ли зло сожрать человеческую душу сразу или маленькими порциями ожесточённого, злого яда будет отравлять его каждый день. Может быть и так, поталкавшись в прихожей, ощутив мощную, непробиваемую защиту небесного света души уберётся мой злой, сокрушающий вояка искать другую жертву. Но пою славу сатане, что широко открывающих перед злом душ гораздо больше, чем тех, кто держит свои двери на замке. Я мог убедиться, насколько всесильна моя власть над людьми и очень жаль тех мечтателей, которые надеються, что над этой огромной силой можно помахать распятьем, побрызгать святой водицей, перекреститься, прочетать „Отче наш“ и весь ужас зла, как по волшебной палочке, исчезнет. Ну неужели?! Глупцы! Несчастный слабые существа. Ведь зло сидит в каждом из них, сначала победите его в себе, а потом объеденяйтесь и в бой! Можно отвести лошадь к водопою, но нельзя заставить её пить. Ну вот, сам начинаю учить их, далеко же я зашёл в своих размышлениях, а это и есть совершенство моего сознания, могу похвалить себя. Каждому человеку должно быть известно, что сила сознания может подчинить тело и вылечить душу. Опять лозунг к борьбе со мной! Прямо чертовщина какая-то! Если бы все были безгрешными и благоухающими, то не было бы ни меня, ни Генри, два противостояния белого и чёрного были бы просто не нужны. Какой же вывод можно сделать? А он напрашивается сам собой. Пусть всё продвигается своим чередом, за моими взлётами, будет паденье Генри и, к сожалению или счастью, наоборот. Я должен пополнять свою коплку достижений любыми методами, ведь на войне всё достойно, а когда наберусь достаточно опыта, я примкну к своим собратьям, обитающим в чёрных дырах и мы вместе будем пожирать целые галактики, планеты и народы. Но это всё ещё слишком далеко, пора вернуться с небес на землю. Чёрт возьми, крохотная частичка человека всегда навязывает мне странные раздумья» чертыхнулся, размышляя Людвиг.

Он взглянул на Жерму, которая смогла, наконец-то, приподнять вуаль. «Только очень искусный палач мог так изуродовать её лицо. Им явно управляло нечто такое, что весьма надсадило его душу. Коварство и любовь — два порождения бога и грань между ними совсем незаметна» Людвиг поймал взгляд Жермы и посмотрел на Ядвигу. Та, предавшись только ей известным мыслям, сидела притихшая и смотрела к окно кареты.

— Вы, госпожа, точно выполните своё обещание? — Жерма тоже повернулась к Ядвиге.

— Я не нарушаю своих обещаний никогда, — сердито, прошипела Ядвига.

— Тогда можете считать, что у вашего врага почти нет шансов на спасение, — подобие улыбки исказило лицо Жермы.

— Что значит «почти»? Я не приемлю это слово, должно быть «вовсе». Разве мы не так договаривались? — в голосе Ядвиги зазвучали жёсткие нотки.

— Его сын может стать помехой нашим действиям.

— Какой сын? Что ты мелешь? — Ядвига подалась вперёд, сжав руки в кулаки.

— То, что иногда от любви рождаются дети, надеюсь, для вас не новость, — чуть ехидно заметила Жерма.

На Ядвигу было жалко смотреть. Она сначала как-то странно хихикнула, потом завыла, как раненый зверь, а после разразилась такой бранью, что француз-гувернёр, учивший её когда-то манерам, упал бы сейчас замертво, услышав из уст своей воспитанницы такую отборную словестность.

— Ну вот, началось, — сдерживая смех, пробормотал Людвиг.

— Что началось? — Ядвига резко повернулась к нему, — почему я последняя узнаю о таком вопиющем факте? Эта чернавка говорит в таком тоне, будто я давала повод усомниться в своих способностях. А ты? Ты знал об этом? Как ты смел умолчать?! Я говорила о ребёнке в принципе, но не думала что так скоро?!

— Что вы, госпожа, я ни на минуту не сомневалась в ваших талантах, я просто хотела сказать, что планеты выстроились в ряд именно в том порядке, как и должно быть во время прихода такого ребёнка. Это предвестник рождения младенца, защищённого высшими силами с малолетства, — Жерма была язвительно спокойна.

— О каких планетах говоришь ты, малограмотная, уродливая иноземка! Ты, которая не знает ни приличий, ни наук. Я научила тебя мыться! — взвизгнула Ядвига.

— Я просто сказала вам то, что слышала от старухи Вуду, — Жерма понизила голос до шопота, — а она многие вещи знала наперёд. Если госпожа будет так кричать, то ни о какой сделке не может быть и речи.

Людвиг посмотрел на распалившуюся Ядвигу и сухим голосом произнёс:

— Не дай своему самолюбию перейти дорогу себе же. Как ни странно, но это имело воздействие. Ядвига, съёжившись на мгновенье, помолчала немного и перешла на очень ласковый тон, не обещающий ничего хорошего:

— Прости мою грубость, Жермочка, но я как представлю, что мне может хоть малейшее помешать расправиться с Генри, так просто теряю контроль над собой. У меня нет ни капли сострадания к тому, кто всё время отравляет мне жизнь. В своё время я сполна заплатила за свои неудачи. Боль, пережитую мной, я не забуду никогда. Теперь моя совесть чиста, пора снова согрешить. Согласитесь так больше опыта и меньше скуки.

Ядвига положила свою руку на руку Жермы и сверкнула глазами на Людвига.

— Извинения приняты, — через секунду молчания, сухо ответила жрица, и уже чуть мягче, добавила, — как я вас понимаю. Тот, кто изуродовал меня, уже 7 лет в могиле, а мне кажется, я бы поднимала и поднимала бы его, оживляла и убивала его так же мучительно, как и тогда.

В карете повисла недосказанность, которая объединяла обоих женщин. Одна не могла простить, что её отвергли, другая, что изуродовали. Хотя жрица ни разу не рассказывала историю своего увечья.

— Значит, эта слащавая гадина, Виола родила ему сына, — вновь зашипела Ядвига, — но ничего, не долго она будет согревать его постель, а он не успеет насладиться отцовством и счастьем семейной жизни. Все захлебнуться кровавыми слезами, а их выродка кину на съедение червям.

В карете было темно, но злобный взгляд Ядвиги мог бы осветить площадь в несколько сот метров. Людвиг чувствовал, как дрожала нога его возлюбленой, соприкасавшаясь с его ногой.

— Мои очаровательные злючки, вот мы и прибыли в своё святилище, — как-то весело сказал Людвиг, когда карета остановилась, — здесь мы сделаем всё необходимое, чтобы свершилось наше правосудие.