— О, создатель, ну, так не ошибитесь в самой первой главе, — взмолился Юлиан, — послушайтесь тех, кто уже написал целые тома!

— Первый раз за всю свою жизнь я не понимаю вас, — Генри встал и заходил по комнате, — объясните наконец, что вас тревожит.

Юлиан, тряхнул головой, сцепил руки в замок, он толком не знал, но смутные подозрения копошились в его душе уже несколько дней. «Как сказать ему, ведь я почти расшифровал написанное в книге Шалтира, осталось всего чуть-чуть и я буду знать финал».

— Я очень волнуюсь, мой мальчик, моё предчувствие не даёт спать спокойно. Я не знаю ни даты, ни места, но волнение моей души таково — тучи сгустились.

Генри подошёл к окну, молчал, обдумывая слова учителя. Потом вернулся к камину, сел в кресло и заговорил:

— Говорят, в мире нет силы, которая может разжать железную хватку смерти с горла человека, дорогой учитель. Но мы-то с вами знаем, такая сила есть. Нам дано право обратиться к ней за помощью, а вот захочет ли она нам помогать, это другой вопрос. На всё, что происходит в мире, есть свои причины, которые неведомы нам. Возможно, и сейчас имеется определённая причина и я хотел бы выяснить её. В каком бы положении или ситуации мы не находились, самое главное, чтобы нас не покидала надежда. Мы не выбираем, где нам родиться, но мы можем выбрать где нам жить и умереть.

— Человек самоотверженно отдаётся двум страстям — глупости и любопытству, но ведь это обычные люди, а вы должны обдумывать каждый свой шаг. Когда человек, испытавший или хотя бы успевший повидать много горя в жизни, перестаёт бояться — на языке судьбы это называется «плохое бесстрашие» и во многих случаях такая жизнь прерывается. Вы даже не успели и толику того, что может выпасть на долю человека, а уже пытаетесь стать глупо бесстрашным.

— Вот я и подумал, закрыв себя защитной стеной, я никогда не узнаю, что за ней. Всё плохое принято называть судьбой, а всё хорошее — удачей. Давайте, мой добрый друг, призовём энергию удачи и покончим со страхами перед неизвестным. Я верю, неизбежное можно отвести, если не будешь его панически боятся.

Юлиан смотрел на своего ученика, который открылся сегодня с новой стороны. «Он так уверен в своих силах. Может, он прав, а я всё ещё считаю его желторотым юнцом? Кто знает, что созрело в его голове за это время».

Вошедшая Виола застала дорогих её сердцу мужчин в странном молчании. Она не слышала их разговора, но поняла, что он не был обычным для них. Видимо, они говорили о чём-то очень важном и вряд ли сошлись во мнениях, что тем более было странным. «Они всегда оставались довольными от своих бесед. Что же произошло сегодня?» удивилась Виола.

— Господа, я хочу пригласить вас к столу, обед накрыт, — тихо сказала она.

Юлиан, очнувшись от своих мыслей, стал что-то невнятно говорить о том, что ему-де некогда, много важных дел и откланялся, чем очень удивил Виолу. Доктор любил обедать у них, ведь кухарка дома Яровских готовила обеды лучше, чем во многих, известных своими изысканными кухнями, домах города. На том и расстались. Юлиан отправился домой, лелея надежду, что успеет расшифровать писание, как можно быстрее и вовремя. А Генри, сказав супруге что придёт через минуту, остался один, со своими мыслями. Видя тревогу в глазах Юлиана, он так и не решился рассказать учителю о сне, приснившимся ему накануне. Сначала он хотел разобраться сам, что за странное видение посетило его этой ночью.

Юлиан приехал в дом Генри за час до церемонии. Он был в страшном сметении, так и не удалось расшифровать ни одной главы из книги Шалтира. Словно заколдованные, строки не поддавались. Юлиан метался по своему кабинету из угла в угол и взывал ко всем святым, орал в небо, грозя кулаками этому бесчувственному космосу: «ну пощадите меня! Неужели я заслужил такое горе?! Мне плевать на мой статус, ради чего я буду жить дальше? Ведь я чувствую беду, чувствую, как дикий зверь и не могу найти спасения! За что? Почему вы так холодно жестоки?!». Но Вселенная молчала, став ещё более далёкой и безучастной к страданиям старого учёного. Не сомкнув глаз ни на минуту в эту ночь, измученный, он отправился к своему ученику, в надежде, может провидение дало знак хотя бы ему.

— Месье Генри в своём кабинете, — сообщил ему дворецкий, принимая плащ доктора.

Полутёмный кабинет, освещённый лишь пламенем камина, скрывал Генри, сидящего в кресле. Юлиан тихо подошёл к нему и заглянул через спинку. Лицо Генри, на которое падал отблеск тлеющих углей, было бледным, как никогда.

— Мальчик мой, вы нездоровы? — Юлиан поразился необычайной бледности и слезящимся глазам своего ученика, — что с вами?

Генри не отвечал. Он, не мигая смотрел на угли и, казалось, не слышал никого. Юлиан тихо сел в соседнее кресло, чувствуя, как ослабели его ноги. Его действия всколыхнули воздух и, подёрнувшиеся пеплом, угли вспыхнули чуть ярче, что вывело Генри из странного оцепенения. Он повернулся, встретился с доктором глазами и опять отвёл взгляд, уставившись на язычки пламени.

— Смотрите, дорогой дядя Юлиан, всего несколько минут назад здесь были чудесные сухие дрова, они так приятно пахли, — голос Генри был глухим и тихим, — а когда-то, эти дрова были великолепными деревьями, полными жизненных соков. Своими вершинами они уходили в небо, стараясь достать до облаков. Рождали ветки и листья весной, сбрасывали их осенью и засыпали зимой. Думаю, им казалось, ничто не может изменить ход их жизни. Но так не бывает. Холодное железо в руках обычного человека. Он был для них просто соседом под общей небесной крышей, а теперь, несколькими взмахами бесчувственного металла разрушил их бытие. И вот, эти величавые исполины уже превратились в кучку пепла, которое завтра развеет ветер. Короток век всех живущих, но так ли это страшно?