Шрифт:
— В чем дело?
Семай выпрямился и вздохнул.
— Вы называете его Отой-кво.
— Он был моим учителем. В школе он носил черные одежды, когда я был новичком. Он… помог мне.
— И вы увиделись с ним опять. Когда выросли.
— Неужели? — спросил Маати.
Семай сделал извиняющийся жест.
— Дай-кво вряд ли полагался бы на такое старое воспоминание. В школе вы оба — мы все — были детьми. Вы знали его и потом, верно?
— Верно, — кивнул Маати. — Он был в Сарайкете, когда… когда Хешай-кво погиб.
— Он для вас до сих пор Ота-кво, — сказал Семай. — Он был вашим другом, Маати-кво. Вы им восхищались. И до сих пор считаете своим учителем.
— Возможно. Правда, наша дружба была, да вся вышла. По моей собственной вине, однако сделанного не воротишь.
— Прошу прощения, Маати-кво… вы убеждены в невиновности Оты-кво, потому что он и вправду невиновен, или просто потому, что это Ота-кво? Трудно смириться с тем, что старый друг желает вам зла…
Маати улыбнулся и отхлебнул воды.
— Ота Мати вполне может желать моей смерти. Я бы его понял. К тому же он сейчас в городе, по крайней мере был четыре дня назад. И все-таки он не присылал убийцу.
— Вы не думаете, что он метит на трон хая?
— Не знаю. Это надо выяснить. И то, кто же все-таки убил его брата и начал всю эту заварушку.
Маати рассеянно положил в рот еще риса с рыбой.
— Вы позволите вам помочь?
Он с легким удивлением поднял глаза. Лицо молодого поэта было серьезным, руки сложены в традиционную позу нижайшей мольбы. Семай как будто вернулся в школу и просил учителя об одолжении. Андата, похоже, происходящее слегка забавляло. Не дав Маати найти подходящий ответ, Семай продолжал:
— Вы еще не оправились, Маати-кво. К тому же при дворе только о вас и говорят. Все ваши действия будут рассматривать с восьми сторон, прежде чем вы их завершите. А я волен расспрашивать людей, не вызывая подозрений. Дай-кво не стал мне сообщать, но теперь, когда я знаю, что происходит…
— Это слишком рискованно, — ответил Маати. — Дай-кво послал меня сюда не только потому, что я знаю Оту-кво, но и потому, что меня не страшно потерять. У тебя андат…
— Я не возражаю, — ввернул Размягченный Камень. — Нет, правда! Даже не подумаю его останавливать.
— Если я начну задавать вопросы без вас, то буду рисковать не меньше, зато мы не сможем сопоставить найденное, — настаивал Семай. — Вы же понимаете, что теперь я не останусь в стороне.
— Если хай Мати узнает, что я подвергаю его поэта опасности, он изгонит меня из города, — сказал Маати.
Темные глаза Семая были ужасно серьезны, но, как показалось Маати, в них играл лукавый огонек.
— Мне не впервой что-то от него утаивать, — сказал молодой поэт. — Прошу вас, Маати-кво! Я хочу помочь.
Маати закрыл глаза. Хорошо, если будет с кем обсуждать новости, чтобы разобраться хотя бы в собственных мыслях. Дай-кво не приказывал ему держать расследование в тайне от Семая, да и все равно Ота-кво наверняка сбежал, и дальнейшая скрытность не имеет смысла. А главное, найти ответы в одиночку Маати не под силу.
— Ты и так спас мне жизнь.
— Я подумал, что нечестно об этом упоминать, — сказал Семай.
Маати рассмеялся, но замер: в животе расцвела боль. Он откинулся назад, тяжело дыша, и долго не мог больше ни о чем думать. Подушки казались подозрительно приятными; он сделал так мало и уже устал!.. Маати покосился на андата и принял позу согласия.
— Приходи вечером, когда я отдохну. Составим план действий.
— Можно еще вопрос, Маати-кво?
Маати кивнул. Все движения отдавались в животе резкой болью, и поэт решил больше не шевелиться. А главное, не смеяться.
— Кто такие Лиат и Найит?
— Моя любимая женщина и наш общий сын. Я их звал, когда бредил?
Семай кивнул.
— Я их часто зову, — вздохнул Маати. — Только не вслух.
6
Через города Хайема проходили четыре Великих тракта, названные по сторонам света. Северный тракт, соединявший Сетани, Мати и Амнат-Тан, считался не самым худшим, потому что зимой им не пользовались — по снегу можно прокладывать путь как заблагорассудится. К тому же камни трескаются от быстрого чередования оттепелей и морозов. В зимних городах тепло и холод менялись постепенно, и дороги не страдали.
А вот Западный тракт постоянно нуждался в ремонте.
— Работают и кабальные, и мастера. — Старик в повозке рядом с Отой поднял палец с таким видом, словно он Император и только что произнес великую речь. — Начинают с одного конца и перекладывают все камни до другого. А потом идут обратно. Починка никогда не кончается.
Ота посмотрел на молодую женщину напротив, которая кормила грудью младенца, и закатил глаза. Та улыбнулась и едва заметно пожала плечами. Повозка нырнула в очередной ухаб.