— Это несправедливо! — возмутилась Идаан.

Адра захохотал и описал по комнате широкий круг, как ребенок, который играет перед невидимыми зрителями.

— Справедливость!.. С каких пор мы начали говорить о справедливости? Когда кто-то предложил тебе взять на себя ответственность? Ты это придумала, любовь моя. Это все твое, Идаан! Все твое, и не смей винить меня за то, что теперь тебе с этим жить!

Он дышал часто, как после бега, но по плечам и уголкам рта было заметно, что гнев уже проходит. Адра уронил руки. Постепенно его дыхание замедлилось, лицо стало спокойней.

Они стояли молча друг перед другом — им показалось, не меньше пол-ладони. Ни гнева, ни печали уже не оыло. Адра просто выглядел усталым и растерянным, молодым и одновременно очень старым. Идаан чувствовала себя так же. Будто изменился сам воздух, которым они оба дышали.

Адра первым отвел глаза и нарушил молчание.

— А знаешь, дорогая, ты так и не сказала, что Семай тебе не любовник.

— Он и вправду мой любовник, — пожала плечами Идаан. Битва утомила обоих так, что новые раны уже ничего не изменят. — Несколько недель.

— Почему?

— Не знаю. Потому что он не был во всем замешан. Он чист.

— Потому что у него есть власть, и это тебя притягивает?

Идаан прикусила язык и сдержала колкость. Потом кивнула.

— Отчасти и поэтому.

Адра вздохнул, прислонился к стене, медленно сполз по ней и остался сидеть на полу, упершись руками в колени.

— Есть список Домов и женщин. Был еще до того, как ты связалась с Семаем. Я возражал, а отец настаивал: на всякий случай. Скажи мне одно… Сегодня, когда он приходил… ты не… вы не…

Идаан снова рассмеялась, на этот раз тише и нежнее.

— Нет, я не ложилась под другого мужчину в твоем доме, Адра-кя. Не знаю, почему это было бы хуже, чем мною сделанное, но так и есть.

Адра кивнул. В движении его глаз и рук она заметила еще один вопрос. Они уже несколько лет любили друга и строили заговор. Идаан знала его как близкого родственника или далекую часть самой себя. Вызвать любовь это знание не могло, но напомнить о ней — вполне.

— В первый раз, когда я тебя поцеловала, ты так растерялся! Помнишь? Была середина зимы, и мы пошли кататься на коньках. Нас было человек двадцать. Мы еще устроили гонки, и ты победил.

— И в награду ты подарила мне поцелуй, — сказал Адра. — Нойти Ваусадар так ревновал, что чуть не откусил себе язык.

— Бедный Нойти! Я тебя поцеловала, отчасти чтобы его позлить.

— А еще для чего?

— Просто хотела тебя поцеловать. А ты несколько недель не приходил за новым поцелуем.

— Боялся, что ты меня высмеешь. Каждую ночь я засыпал с мыслями о тебе, и каждое утро просыпался таким же одержимым. Ты представляешь, каково это — бояться насмешек?

— Уже не представляю.

— А помнишь ночь, когда мы пошли на постоялый двор? Там еще была такая маленькая собачка…

— Которая танцевала, когда хозяин играл на флейте? Да.

Идаан улыбнулась, вспомнив крошечного зверя с серой шерстью и добрыми темными глазами. Собачка радостно вскакивала на задние лапы и смешно махала передними… Идаан стерла слезу, чтобы не размазать сурьму, и только потом сообразила, что сейчас ее глаза настоящие, без краски. В ее мыслях все еще прыгала собачка, счастливая, невинная… Идаан всем сердцем взмолилась: пусть этот щенок где-то живет до сих пор, такой же здоровый, доверчивый и любимый, как в тот день! И не стала вытирать слез.

— Тогда мы были другими, — сказала она.

Оба снова замолчали. Идаан села на пол рядом с Адрой.

Он положил ей руку на плечо; она склонилась к нему и тихо заплакала обо всем, что переполняло ее душу и уже там не умещалось. Он ждал, пока она выплачется.

— Они приходят к тебе? — наконец заговорил Адра, низко и хрипло.

— Кто?

— Они, — повторил он, и она поняла. Услышала удар стрелы о кость и содрогнулась.

— Да.

— Знаешь, что самое смешное? Ко мне приходит не твой отец. Должен бы он, я знаю. Я пошел к нему, зная, что делаю, а он не мог себя защитить. Но приходит не он.

Идаан нахмурилась, стараясь понять, про кого Адра говорит. Он увидел это и улыбнулся, словно получил подтверждение своим мыслям: она не все о нем знает, и его жизнь — не ее жизнь.

— Когда мы пришли за убийцей, Ошаем. Там был стражник. Я его ударил. Мечом. Разрубил ему челюсть. До сих пор у меня перед глазами… Ты когда-нибудь хлестала железным прутом по твердому насту? Чувство такое же. Резкий полукруг в воздухе, а потом что-то упругое поддается. Я помню этот звук. И ты еще потом не хотела до меня дотрагиваться.