Шрифт:
Вначале не чувствую запахов: во рту помойка, нос забит грязью… Потом доходит: навоз. Навоз прямо подо мной. Значит, мне представилась возможность упасть… Упасть во тьму, что мне и нужно.
Куча дерьма.
Бегом… Как можно дальше… Умираю от жажды… Бегом… Потом бреду, спотыкаясь, все дальше и дальше, голодный, убегающий от смерти, прошедшей рядом, и от постоянно преследующего меня запаха дерьма… Падаю.
Рассвет.
Растянувшись в канаве, я пью грязную воду. Проваливаюсь во мрак, как только восходит солнце.
Небо на западе пылает. Каждый миллиметр кожи горит огнем, покрыт коркой из дерьма и грязи — значит, я жив.
Поля, снопы, лес в нескольких километрах к югу. Бежать дальше? Надо дождаться темноты.
Я остался один. Мои товарищи, учитель, Элиас…
Один. Лица братьев, трупы, разбросанные по равнине.
Сумка и дага кажутся вдвое тяжелее. Я ослаб: нужно поесть. В нескольких шагах — зеленые колосья пшеницы. Собираю их горстями. Глотаю с трудом.
Интересно, какой у меня вид — изучаю длинную тень на земле. Она поднимает руку и подносит ее к лицу: глаза, борода — это не я. Она больше никогда не станет мной.
Думать.
Забыть об ужасах и думать. Потом двигаться дальше, забывая об ужасах. Потом уничтожить ужас и жить.
Итак, думать. Еда, деньги, одежда.
Я беженец. Бежать подальше отсюда, в безопасное место, где я смогу узнать новости и разыскать спасшихся братьев.
Думать.
Ганс Гут, библиотекарь. Там на равнине… его бегство при одном виде бронированных рыцарей герцога Георга [4] еще до начала резни. Если кто и спасся, так это Гут.
Его типография в Бибре, рядом с Нюрнбергом. Много лет подряд там постоянно толпились братья. Это место стало пристанищем для многих из них.
4
Имеется в виду герцог Георг Саксонский.
Пешком, по ночам, если держаться в стороне от дорог, по лесам и по границам полей, — все это займет недели две, не меньше.
ГЛАВА 3
18 мая 1525 года
Солдатский бивак.
Длинные тени и грубый северный акцент. Два дня и две ночи я шел по лесу, все мои чувства обострились, я вздрагиваю при малейшем шорохе: взмах птичьих крыльев, далекий вой волка с перебитым хребтом, на бегу теряющего свои кишки. Там, вдали, внешний мир, возможно, уже прекратил свое существование, больше ничего не осталось.
Я шел на юг, пока ноги не подламывались подо мной, и я не валился на землю. Я глотал все, что могло обмануть голод: желуди, лесные ягоды, даже кору и листья, когда голод становился невыносимым… Я полностью истощен, кости ломит, а ноги становятся все тяжелее.
Солнце уже зашло, когда в темноте подлеска показались блики костра. Я подхожу поближе, прячась за стволом дуба.
Справа от меня, шагах в ста — стреноженные лошади: запах может выдать меня. Стою неподвижно, думаю, сколько времени мне понадобится, чтобы оседлать одну из этих бестий. Из-за ствола умудряюсь рассмотреть и все остальное: они сидят у костра, завернувшись в одеяла, фляга переходит из рук в руки, я почти физически ощущаю запах перегара.
— Ох! А когда мы атаковали, они бежали, как зайцы! Я проткнул копьем сразу троих! Ну и вид! Как куропатки на вертеле!
Взрыв пьяного смеха.
— А у меня было кое-что поинтереснее. Пока мы грабили город, я отымел пятерых бабенок, между делом не прекращая убивать голодранцев. Одна из этих сук едва не отхватила мне пол-уха зубами! Смотрите…
— А ты?
— Перерезал ей горло, будь она неладна!
— Зря мучился, дурья башка. Подождал бы денек, и она сама бы тебе дала, чтобы заполучить труп муженька, как и все остальные…
Новый взрыв смеха. Один из них швыряет полено в костер.
— Клянусь, это была самая легкая победа за всю мою службу, надо было только палить им в спину и насаживать на вертел, как голубей. Но каково зрелище: головы, летящие по воздуху, люди, молящиеся на коленях… Я чувствовал себя кардиналом!
Он позвенел полным кошелем, двое других ответили ему тем же, один сотворил крестное знамение.
— Святые слова. Аминь.
— Пойду отолью. Оставьте мне глоток этой дряни…
— Эй, Курт, отойди-ка подальше! Я не хочу, чтобы, когда лягу спать, твоя моча воняла у меня под носом!
— Ты так пьян, что не заметишь, даже если я наложу тебе на голову…
— Иди в зад, дерьмо!
В ответ — отрыжка. Курт вышел из круга света и поковылял в моем направлении. Он протопал в нескольких шагах от меня и направился дальше в гущу подлеска.
Теперь! Решайся!
Одежда. Одежда, не такая грязная, как эта, и кошель, полный денег, у пояса.
Ползу за ним, прячась за деревьями, пока, наконец, не слышу, как он поливает траву. Сжимаю дагу. Как учил меня Элиас: одной рукой заткнуть рот и не колебаться ни секунды. Перерезаю ему горло до того, как он успевает понять, что случилось. До того, как я сам понимаю это. Только приглушенное клокотанье: и кровь, и душа выплескиваются у меня между пальцами. Я смягчаю его падение.