Шрифт:
— Остановись, свинья!
Длинные тени призраков движутся между надгробий — армия восставших мертвецов. Кто-то падает на колени и молится.
— Я тебе говорю, свинья!
Жуткие привидения пересекают поле, появляясь из ночи в свете факелов, армия теней, тридцать призраков с поднятыми арбалетами и аркебузами, их капитан идет во главе. Он приближается, два пистолета, больше него самого, — крылья ангела смерти:
— Фон Бурен, гнусный ты сукин сын. — Он останавливается, сплевывает на землю и шипит: — Я пришел съесть твое сердце.
Дворянин бледнеет, меч его дрожит.
Ангел тьмы, Редекер, останавливается в нескольких шагах от нас:
— Все в порядке, Герт?
— Как раз вовремя. Ситуация, мягко говоря, изменилась коренным образом, теперь ваше слово, господа. Или мы решаем все наши проблемы в бою, или вы садитесь на лошадей и убираетесь туда, откуда пришли.
Усы по-прежнему стоят по стойке «смирно», но фон Бурен уже проголосовал — он опустил свой меч, Юдефельдт наконец дышит.
На нашей стороне численный перевес, и настроены мы более решительно. Нам нечего терять, и фон Мерфельд это прекрасно знает.
Щелчок языком и ругательство себе под нос, последний презрительный взгляд на бургомистра — он разворачивается на каблуках и с громким звоном шпор присоединяется к своему отряду.
Редекер прислоняет ствол пистолета к груди фон Бурена, который закрывает глаза и, окаменев, ждет выстрела. Опытная рука отвязывает кошель от его пояса.
— Катись-ка ты отсюда, ублюдок. Возвращайся лизать задницу твоему епископу.
Солнце едва пробивает дымку за церковью Святого Ламберта, когда мы возвращаемся на рыночную площадь. Рыцари ушли из города, эскортируемые людьми Редекера вместе с лютеранами: кто-то божится, что видел, как фон Бурен плакал от ярости, когда выезжал из городских ворот.
Фрау Юдефельдт и фрау Вердеманн вернулись к своим мужьям, а Книппердоллинг, как и советник Палькен с сыном, идет вместе с нами, осипший голос едва слышен, один глаз заплыл, но настроение бодрое, мы гуляем в поисках трактира.
В лагере нас встречают ликующие крики, аркебузы палят в небо, над головами вздымается лес рук, женщины нас целуют, я вижу, как люди раздеваются, Яна Лейденского торжественно несет на руках толпа восторженных почитательниц, свято верящих, что одна сила способна отвести любую беду. Люди разбирают баррикады и возвращаются на улицы… Те самые улицы, которым этой ночью угрожала страшная опасность. Открываются окна, женщины, старики и дети выходят на улицы, хотя мороз сильный и едва рассвело.
Книппердоллинг ставит всем пиво.
Ротманн подходит ко мне с улыбкой, вид у него усталый, но довольный.
— Мы сделали это. Говорил я тебе, что Господь защитит нас.
— Да, Господь и аркебузы, — улыбаюсь я. — А теперь?
— Что?
— А что мы будем делать теперь?
Вопрос принадлежит Гресбеку, почерневшему от дыма факелов, грязному и помятому. Белый шрам на лбу кажется вдвое больше на столь мрачном лице.
— А теперь у нас передышка, Капитан Герт из Колодца.
Он улыбается мне, а я пожимаю ему руку в знак благодарности.
Книппердоллинг, выслушав донесение одного из патрулей с озабоченным видом, пошатывается, но бредет к нам:
— Герт, тебе это не понравится…
— Что еще случилось, сукины дети?!
— Фон Вальдек натравил на нас крестьян со своих земель. Они идут сюда. Говорят, их три тысячи. Они хотят разрешить все свои проблемы с городом раз и навсегда.
ГЛАВА 30
Мюнстер, карнавал 1534 года
Трактир — писсуар войны.
Если кровь человека орошает его бренное тело, пиво — источник мочи, которая постоянно это поле затапливает.
Пиво надувает животы воюющих мужчин, притупляет их страх перед сражением, усиливая опьянение после победы и ее сладость. Моча безмерно обогащает запасы клозета. Ее количество не менее важно для исхода битвы, чем присутствие у воинов крови и мужества.
Отлить на врага прежде, чем ударить его! Он должен очнуться, обуздать свою ярость из-за охватившей его жажды крови. Он должен понять всю нелепость судьбы, которая ему уготована или которая покарает его. И отступить.
Они пришли страшно злые, они уходят, измазанные дерьмом.
Двадцать бочек пива, весь резерв муниципального трактира… Дар от горожан Мюнстера своим братьям из деревни, чью делегацию с такой помпой встретили в Юдефельдерторе.
Тупая ненависть трех тысяч крестьян растаяла вместе с пивной пеной.
Новой опасности удалось избежать, превратив праздник в вакханалию со множеством самых гротесковых моментов.
На рыночную площадь прибежала толпа легкомысленных экзальтированных женщин, наполовину раздетых или попросту голых. Они бросались на землю и замирали в позе распятия, катались по грязи, плакали, смеялись и били себя в грудь, призывая Отца Небесного.