— Кто это? — спросила Амелия, как только картина исчезла из виду.

— Средний сын вдовы, — встревоженно ответила Грейс. — Он умер двадцать девять лет назад.

Амелии показалось странным, что Грейс так точно знает дату его смерти.

— Почему они его переносят?

— Вдова хочет видеть портрет наверху, — прошептала Грейс.

Сначала Амелия хотела спросить о причине, но кто мог знать, чем руководствуется вдова, когда что–то делает? И, кроме того, как раз в этот момент Уиндхем снова прошел мимо двери.

Три леди молча за ним наблюдали, и вдруг, словно время повернулось вспять, он сделал шаг назад и заглянул в гостиную. Одет он был как всегда безупречно, в накрахмаленную до хруста снежно–белую рубашку и жилет из изумительной парчи глубокого синего цвета.

— Леди, — произнес он.

Все трое немедленно присели в легком реверансе.

Он коротко кивнул.

— Извините.

И ушел.

— Хорошо, — произнесла Элизабет, чтобы хоть как–то заполнить наступившую тишину.

Амелия моргала, пытаясь понять, что именно она думает по этому поводу. Она не считала себя знатоком в этикете поцелуев или того, как следует себя вести после него, но, конечно, после того, что случилось вчера вечером, она ожидала большего, чем «извините».

— Возможно, нам следует уехать, — предположила Элизабет.

— Нет, вы не можете, — ответила Грейс. — Пока не можете. Вдова хочет видеть Амелию.

Амелия застонала.

— Я сожалею, — оправдывалась Грейс, и было совершенно ясно, что так оно и есть. Вдова, без сомнения, получала удовольствие, выискивая недостатки Амелии. Если речь шла не об осанке, значит, обсуждалась ее манера разговора или выражение лица, а если не то и не другое, значит поводом для осуждения становилась новая веснушка на ее носу.

А если новых веснушек не было, тогда критиковались веснушки, которые непременно появятся в ближайшее время, поскольку, даже если Амелия находилась внутри помещения, полностью в тени, вдова точно знала, что ее шляпка не будет прикреплена надлежащим образом перед тем, как выйти на солнце.

Действительно, то, что знала о ней вдова, пугало.

«Вы родите следующего герцога Уиндхема!» — Не раз повторяла вдова. — «Не должно быть никаких дефектов!»

Амелия представила себе оставшуюся часть дня и вздохнула.

— Я ем последнее печенье, — объявила она, снова садясь.

Две другие леди сочувственно кивнули и также сели на свои места.

— Может заказать еще? — спросила Грейс.

Амелия подавленно кивнула.

И тут вернулся Уиндхем. Амелия издала недовольное рычание, поскольку теперь она снова вынуждена была сесть прямо, ее рот, разумеется, был полон крошек, а он, конечно, конечно же, даже не обратился к ней, так что волновалась она совершенно напрасно.

Невнимательный мужчина.

— Мы почти потеряли его на лестнице, — герцог заговорил с Грейс. — Он качнулся вправо и почти наткнулся на перила.

— О, мой… — пробормотала Грейс.

— Еще немного, и он был бы пронзен прямо в сердце, — сказал он с кривой улыбкой. — И это того бы стоило, чтобы увидеть выражение ее лица.

Грейс начала подниматься с дивана.

— Ваша бабушка встала с кровати?

— Только чтобы наблюдать за переноской, — сказал он ей. — Пока вы в безопасности.

Было видно, что Грейс почувствовала облегчение. Амелия не могла сказать, что обвиняет ее.

Уиндхем посмотрел на поднос, где недавно лежало печенье, и, увидев одни лишь крошки, вернулся к Грейс.

— Не могу поверить, что она настолько безрассудна, чтобы потребовать от вас принести его прошлой ночью. Или, — добавил он голосом, который был скорее сух, но не резок, — что вы на самом деле думали, что смогли бы это сделать.

Грейс повернулась к своим гостям и объяснила:

— Вдова просила, чтобы я принесла ей портрет вчера вечером.

— Но он же огромен! — воскликнула Элизабет.

Амелия ничего не сказала. Она была слишком занята, будучи поражена самообладанием Грейс. Все они знали, что вдова никогда ничего не просила.

— Моя бабушка всегда предпочитала своего среднего сына, — мрачно пояснил герцог. И затем, словно только что заметил женщину, на которой собирался жениться, взглянул на Амелию и произнес:

— Леди Амелия.

— Ваша милость, — ответила она почтительно.

Но тут же засомневалась, что герцог ее услышал, поскольку он уже отвернулся к Грейс: