Да, но голод любопытства требовал пищи. На той стороне дороги — дом доктора Вандерброкена, а у Мэтью несколько свободных минут есть. Он перешел дорогу, подошел к калитке.

Идя от калитки по дорожке к входной двери, он уже собирался позвонить в медный дверной колокольчик, как вдруг услышал музыку. Кто-то выводил мелодию на скрипке, радостную и с легкой примесью меланхолии. Мэтью понял, что музыка доносится не из-за двери, а из-за дома. К заднему двору тоже вела дорожка, и Мэтью зашагал по ней под кроной большого дуба.

Вторая деревянная калитка, ему по грудь, перегородила дорогу в сад, брызжущий летним великолепием красных и лиловых цветов и высаженных орнаментом кустов. Скрипач 196 время от времени, кажется, фальшивил на той или другой ноте, но в общем очень умело играл на этом сложном инструменте. Мэтью заслушался, а музыка воспарила ввысь, потом упала до шепота, и снова стало слышно пение птиц на деревьях. Мэтью осторожно постучал в калитку:

— Добрый день! Буквально одну минуту!

— Кто там? — послышался голос доктора, явно недовольный, что его прервали.

— Мэтью Корбетт, сэр. Могу я с вами поговорить?

— Вы больны?

— Нет, сэр, к счастью, нет.

— Тогда уходите. Я занят.

Снова заиграла скрипка, на сей раз чуть живее, будто демонстрируя умение исполнителя.

— Прекрасный мотив, сэр, — похвалил Мэтью. — Вы обязательно должны как-нибудь выступить вечером в «Док-хаусе».

Скрипнула струна, музыка прервалась.

— О небо! Вы еще здесь?

— Я понятия не имел, что вы так хорошо играете, сэр.

Пауза, потом потрескивание, будто кто-то встал со стула.

Мэтью ждал, и из-за угла дома появился Артемис Вандерброкен — вроде бы в той же светло-голубой ночной одежде, что была у него под плащом в ночь убийства Деверика. На ногах у него были кожаные шлепанцы, в руке — скрипка такого сочного цвета, будто сделана из янтаря. А выражение лица такое, что кот бы музыкально запел со страху. Прославленный своими способностями врача, он был также известен тем, что не переносил глупостей или — как в данном случае — назойливости. Он был астенического сложения и среднего роста, лысый, но с венчиком белых волос, имел заостренный нос и выдающийся подбородок с клинышком бороды. Темные глаза за круглыми очками сверкали красным — а может быть, это солнце отсвечивало от его скрипки. Ему было около семидесяти семи, все лицо в морщинах, но по прямой осанке и энергичности ему нельзя было дать его лет. Сейчас у него вид был такой, будто он готов выбить Мэтью зубы.

— Боюсь, вы ошиблись, мистер Корбетт, и на самом деле вы больны. У вас что-то со слухом, раз вы не услышали, что я занят.

Мэтью попытался улыбнуться, но это у него плохо получилось под красным жаром докторского взгляда.

— Но, сэр, — возразил он, — будь мои уши не в порядке, я бы не мог насладиться музыкой, которая меня сюда притянула. Я понятия не имел, что вы так…

— Хватит болтать. Что вам нужно?

Да, это легко не будет. Мэтью не стал ждать, пока доктор повернется спиной и уйдет.

— Я был на Смит-стрит в тот вечер, когда убили мистера Деверика.

— Да? Наверняка там еще много было народу.

— Да, сэр, это правда, но я подошел, когда над телом стояли вы и преподобный Уэйд. Вы тогда констатировали его смерть.

— Я не констатировал смерть. Это работа Мак-Кеггерса.

— Неофициальная констатация, — не сдавался Мэтью. — Вы знаете, что я работаю у магистрата Пауэрса.

— Знаю, и что?

— Видите ли, сэр… я еще иногда общаюсь с главным констеблем Лиллехорном, и он мне говорил, что…

— Вы тут до завтра собрались разглагольствовать, молодой человек!

— Сэр, пожалуйста, потерпите минуту, и больше этой минуты я у вас не займу.

— Я привык, что за мои минуты мне платят.

Мэтью мог только кивнуть и улыбнуться:

— Да, сэр. Вы сказали главному констеблю Лиллехорну, что навещали в тот вечер пациента. Мог бы я спросить, кто это был?

— Могли бы, — фыркнул врач. — Отвечать я бы не стал.

— Это понятно, сэр, но вы могли бы ответить вот на какой вопрос, поскольку он простой и не требует от вас нарушения конфиденциальности: вы с преподобным Уэйдом шли тогда в одно и то же место?

Вандерброкен промолчал, только поднял руку и поправил очки, сползшие на самый кончик острого носа.

— Я знаю, что вы торопились в тот вечер, — продолжал Мэтью, испытывая судьбу и терпение доктора. — Я видел, что у вас под плащом была ночная рубашка — едва ли не вот эта, что сейчас на вас. Значит, вас пригласили отсюда, и по срочному делу, как я понимаю, хотя, конечно, любой вопрос по этому поводу…

— Совершенно не ваше дело, — перебил Вандерброкен, раздувая ноздри. — Вы пришли по поручению главного констебля?