Что касается Писания, то Иисус соглашается, что хотя напрямую о воскресении в Торе не сказано, но косвенным образом воскресение можно вывести из того факта, что Бог Израилев объявляет себя Богом патриархов («Бог Авраама, Исаака и Иакова» Исх 3:6). Если же патриархи остались далеко в прошлом и мертвы, то получилось бы, что Бог есть Бог мёртвых, а это не так. Вряд ли, конечно, саддукеев это убедило: некоторая натяжка всё же присутствует, хотя аргумент остроумный.

Если верить Марку, довольно коварную ловушку поставили перед Иисусом в эти дни «некоторые фарисеи». Оговорка «некоторые» очень важна: далеко не все фарисеи были настроены против Иисуса и собирались ставить ему какие-то ловушки, и уж тем более смертельно опасные. В данном случае идея состояла в том, чтобы спровоцировать Иисуса на высказывание, которое уронило бы его в глазах народа.

Это чистой воды провокация. В 30 году н. э. Иудея не была самостоятельной страной: страной правили римляне, и верховным правителем был Понтий Пилат. Замысел противников Иисуса такой: если Иисус публично скажет, что платить подать нельзя, его можно будет арестовать по обвинению в измене и подстрекательстве к бунту. Если скажет платить, то существенно уронит себя в глазах народа, который римлян большей частью ненавидел, — и особенно эта ненависть ощущалась в пасхальные и предпасхальные дни, ибо праздник Пасхи был посвящён свободе израильтян от чужеземного гнёта.

Некоторые комментаторы понимают реакцию Иисуса как уход от ответа: дескать, Иисус нашёлся и уклончивой формулировкой не дал загнать себя в угол. Однако наивно было бы ожидать, что фарисеи смирились бы с туманной фразой и не попытались «дожать» Иисуса. Кроме того, речь шла о принципиальном вопросе, вопросе, важном для учения о Царстве, поэтому не ответить Иисус не мог. Значит, ответ Иисуса — самый что ни на есть прямой («отдавайте...» — то есть, «платите...»). Это было полностью созвучно учению Иисуса, согласно которому надо отдавать материальные ценности тем, кто хочет их от тебя получить, пусть даже и несправедливо (Мф 5:38–42; см. выше главу 7). Однако почему Иисус не ответил просто? Зачем понадобилось просить динарий и спрашивать, чей на нём портрет? (Все присутствующие и без того отлично знали, что изображено на динариях: римский император.)

По всей видимости, Иисус разыграл шутливую сценку (безыскусная простота марковского повествования стирает некоторые краски). Будучи спрошен о динарии, он с самым серьёзным видом притворился, что ничего про динарии не знает («какой такой динарий? принесите показать»). (Ход с дополнительным подтекстом: получается, что ревнители благочестия носят с собой римские монеты и хорошо про них знают.) Ему дают динарий. (Окружающие затаили дыхание.) Он берёт его в руки и, продолжая изображать наивность, спрашивает: «А чей тут портрет? Кто изображён?» «Как это кто? — опешили фарисеи — Император Тиберий, ясное дело». Иисус (изумлённо): «Император?? Так отдайте императору его монеты (что вы их таскаете с собой)!» Следует, по-видимому, взрыв смеха, и опасная для Иисуса ситуация остаётся позади. (Оказавшись немножко в дураках, фарисеи уже не могли продолжать серьёзную богословскую дискуссию о выплате налогов.) Но дальнейшая фраза Иисуса («а Божье отдайте Богу») уже должна была быть произнесена серьёзно, что и поставило точку в разговоре.

Заметим, что с остальной частью фарисейства Иисус, видимо, придерживался примерно одинаковых взглядов на римскую подать: она есть зло, но лучше её платить, ибо не за такие вещи стоит отдавать жизнь.

Не все иерусалимские разговоры Иисуса в этот период, однако, носили столь напряжённый характер. Довольно любопытный эпизод приводит Марк:

В этом доброжелательном разговоре Иисус и один из иерусалимских богословов (который, видимо, доселе ничего не знал о взглядах Иисуса) взаимно удостоверяются, что придерживаются одинаковых взглядов на приоритеты Торы: самое главные заповеди — это заповеди, говорящие о любви к Богу и ближнему (Втор 6:4–5; Лев 19:18), а система жертвоприношений — на втором месте.

Старые христианские толкователи эту сцену иногда понимали в том смысле, что лишь один из «книжников» достиг высот подобного понимания, для остального же иудаизма они были недоступны. Это, конечно, не так. Во-первых, цитата из Второзакония («Слушай Израиль...») входила в текст базового исповедания иудейской веры, ежедневно читавшегося всеми благочестивыми иудеями и составлявшего значимый элемент литургии. В последующих раввинистических текстах ей и тому, о чём в ней сказано, придаётся огромное значение. Во-вторых, заповедь из Книги Левит («возлюби ближнего как самого себя») рассматривалась как ключевая такими столпами иудаизма, как Гиллель до Иисуса (Вавилонский Талмуд, «Шаббат» 31а) и рабби Акива после Иисуса (Сифра 89б).

Таким образом, если иметь в виду реальную сцену, стоявшую за Мк 12:28–34, то книжник к удовольствию своему убедился, что Иисус вовсе не маргинальный шарлатан, а учит согласно лучшим образцам фарисейства. Иисус же, как пророк, в свою очередь ответил, что приоритеты его собеседника — именно такие, какие предполагаются его проповедью о Царстве Божьем.

Напоследок в этой главе рассмотрим эпизод, который произошёл совсем незадолго до ареста Иисуса.