В нашей школе, помимо лекций и семинаров, любят устраивать так называемые тренинги, являющиеся зачетами по целому комплексу предметов. В филологическом классе за основу такого тренинга обычно брали какое-нибудь классическое литературное произведение, арендовали в театре костюмы и выделяли под действо два-три учебных дня, во время которых мы словно бы жили внутри этого произведения.

В этом году за основу был выбран роман Льва Толстого «Война и мир», разумеется, претерпевший серьезные сюжетные преобразования. В ходе испытания мы должны были действовать в рамках описываемой эпохи, беседовать о политике и экономике, писать друг другу и вести светские разговоры исключительно по-французски.

Начинался тренинг в конце третьей учебной недели, а до этого мы распределяли роли, получали инструкции и всячески готовились к предстоящим испытаниям.

Так как в классе нас насчитывалось всего девять человек, участвовать в действии должны были всего три семейства: Ростовы, Болконские и Курагины.

Главная роль, а так традиционно воспринимался образ Наташи Ростовой, разумеется, досталась нашей сияющей звезде с простым сырным именем. Князя Андрея взял на себя Олег. Николая Ростова – Миша Сорин. Блистательной Элен вызвалась быть Натали, а ее братом Анатолем, к моему удивлению, Артур. Мне досталась роль княжны Марьи Болконской. Как сказала Виола, очевидно, намекая на мою невзрачную внешность, роль как раз для меня. Димка долго упирался, пытаясь отвертеться от участия в тренинге и апеллируя к тому, что надо же кому-то снимать это на камеру. Однако классная доходчиво объяснила ему, сколь важны такие тренинги, да и операторскую работу есть кому поручить. У Пашки Перовского, учащегося на класс младше, давно уже чесались руки. В итоге Димке пришлось смириться, передать камеру Пашке, предварительно выговорив себе право принимать участие в монтаже, и согласиться изображать старого князя Николая Болконского. Подозреваю, немалую роль тут сыграл нелюдимый характер князя и его любовь к точным наукам, позволяющие Фролову быть почти что самим собой. Ну и, разумеется, то, что я окажусь поблизости и в любом случае помогу с французскими письменами. Француженкой мадмуазель Бурьен, живущей при нашей семье, стала Галя, а отцом Элен и Анатоля Курагиных – Матвей.

Последние дни перед тренингом оказались насыщенными: мы с Димкой не только готовились к предстоящему событию, но и продолжали работу над передачей, и мне некогда было даже подумать обо всяких пустяках. Вот уж верно говорят: всякая хандра идет от безделья.

Но вот, наконец, наступил день «икс».

Нам раздали костюмы, и мы принялись приводить себя в порядок.

Мне, как княжне Марье, досталось простое синее платье. Полукруглый вырез, отороченный гладкой черной лентой, длинный рукав, широкая лента под грудью и подол, закрывающий ноги до самых туфелек. Платье мне скорее понравилось своей простотой и ненавязчивой элегантностью. На мой вкус, оно давало сто очков вперед тому воздушно-розовому безе, в которое облачили нашу главную героиню. Приглашенный стилист помог мне убрать волосы в красивую прическу, тоже украшенную синей лентой, сделал легкий макияж и вручил черную шаль – видимо, непременный атрибут некрасивых девушек, на чьей личной жизни можно заранее поставить жирный крест.

Посмотревшись в зеркало, я буквально не узнала себя: такая серьезная и взрослая. Платье, похоже, очень мне шло, и фигура, в кои веки, казалась не тощей, а стройной. Хотя темный цвет несколько бледнил и без того почти не поддающуюся загару кожу, но умело наложенные стилистом румяна делали меня немного менее замороженной, чем обычно, так что я показалась себе даже хорошенькой.

На первый день тренинга у меня были намечены сцены: всякая бытовая мелочовка в доме Болконских, приезд князя Андрея и визит семьи Курагиных. То есть сватовство Анатоля.

О том, как я буду отыгрывать все это в паре с Артуром, я старалась не думать. А пока у меня были и другие заботы. Димка обучал меня алгебре и геометрии и очень волновался, если я не сразу решала задачу. Несколько раз, несмотря на присутствие в комнате куратора-наблюдателя, он приходил мне на помощь, разумеется, стараясь, чтобы куратор не заметил и не снизил мне балл.

Потом нам пришло письмо от Элен – то есть от Натали. Я с удовольствием обнаружила в нем три-четыре ошибки и одно современное просторечное выражение. Элен излагала всякие светские новости столичной жизни и писала о своем замечательном брате Анатоле, явно закидывая сети для будущего сватовства. Забавно все-таки почувствовать себя богатой невестой! Я зачитала отрывки из ее письма своему «отцу», нарочно выделив голосом замеченные ошибки и подмигнув в нужных местах Димке. Слава богу, он понял меня и вовремя отпустил реплику про то, как пала современная культура в столице. Если это только отчасти в характере персонажа, то лишний балл за французский кому-кому, а Димке точно не помешает! В общем, домашние сцены прошли на ура. Немного портила общую картину только мадмуазель Бурьен, активно вмешивающаяся во все дела и шпарящая по-французски с такой скоростью, что бедный Фролов постоянно терялся, и мне приходилось оказывать ему помощь.

Затем были долгие разговоры о политике (в графе «история» и «экономика» тоже можно поставить галочки). И наконец, уже в конце дня, то событие, которого я одновременно и ждала, и боялась, – приезд Курагиных и сцены с Артуром.

Артур в роли Анатоля оказался ослепительно хорош. Его костюм – в стиле старого советского фильма – белый мундир с высоким воротничком и золотыми эполетами и пуговицами выгодно подчеркивал аристократическую белизну его лица и черные, словно крыло ворона, волосы.

Считайте меня самой романтичной дурой из всех дур на свете, но при взгляде на него мне сразу вспомнилось одно из моих любимых стихотворений:

И я вдруг легко поняла все, о чем нам так долго рассказывали на уроках литературы, о чем я десятки раз читала, но не понимала, не осознавала до конца: почему богатые светские женщины, привыкшие к роскоши и неге, вдруг бросали блестящую столицу и, поступившись всем, даже элементарным уютом, ехали в далекую и страшную Сибирь…

Что же это такое?! Всякий раз, когда Артур появляется рядом со мной, мое глупое сердце принимается учащенно биться, а кровь набатом стучит в висках. И всякий раз, сколько бы я потом ни ругала себя, я попадала под власть его обаяния и, как последняя дура, буквально немела на несколько секунд.

Когда он рядом, когда говорит со мной, я вдруг перестаю воспринимать окружающий мир – он сужается до его взгляда, сжимается, точно пружинка, словно все нити Вселенной вдруг стягиваются к нему. Эта центробежная сила тащит меня, как вихрь невесомую пылинку. И только потом, взяв себя в руки, мне удается наконец воздвигнуть между нами ледяную стену и постепенно – вздох за вздохом – начинать дышать ровнее, утихомирить свое трепещущее сердце. И ведь самое ужасное, что он все видит, он не может этого не замечать! Видит – и игнорирует. Или видит – и торжествует?