Шрифт:
— Святой водой, освятить надо избу-то…
— Мам, ну что за бред?! — не выдержала Любка, поморщившись. — Поведут как скотину на убой после воды-то! И глазами не дадут смотреть. Тебе будет казаться все хорошо, а на самом деле плохо. Они, вон, весь народ в крепостное рабство загнали, и радовался народ крепкой руке… Его и на кол сажали, и в яме гноили, и плетьми забивали, а народ еще больше Святого батюшку просил углы святой водой брызгать… Сдается мне, не живая она была, а мертвая… Я могу на них не смотреть, — успокоила она мать. — Это как в воду, в омут заглянуть. Надо хотеть увидеть, тогда только кажутся.
Мать ненадолго помолчала в задумчивости, но как будто успокоившись.
— Ты, наверное, придумываешь, — решила она. — Если они есть, то есть, если их нет, то нет. Вот зачем ты врешь?
Любка обиделась. Мать забиралась или на самый верх, или падала вниз. Никакой золотой середины.
— А как же я тогда песню спела? — подловила она ее.
— Ну… слышала где-то… Повеселее-то нет у них песен? — усмехнулась мать.
Любка пожала плечами, налила себе сока, взглянула на духов, которые тихонько переговаривались между собой, приготовившись с ними спеть еще раз.
Духи запели веселее — она подхватила.
За высокими горами на краю земли,
Опустилась птица вещая, поет до зари.
Пророчит она радость, беду и рутину,
И сладкую любовь ненависть-малину.
Ягода-малина ла-ла-ла,
Ты меня манила и звала,
От любви до ненависти шаг,
И снова в голове кавардак!
А Мишка плачет из-за Вовки и Вальки,
А Катька плачет из-за Вальки и Мишки,
А Любка плачет из-за Мишки и Катьки,
А Танька Ромке руку отдала.
Ла-ла-ла, любовь не игра,
Завертелась, закружилась юла,
И на танцах, ночкой темной,
Непременно будут темные дела!
Любка вдруг спохватилась, что поет что-то не то, схватившись руками за рот, искоса посматривая на мать. Заметила или нет?
— Ну-ка, ну-ка? Что еще за Мишка? — прищурилась мать, будто застукала ее с парнем.
— Мам, ну ты чего? Это ж просто песня! — обиженно проговорила Любка. — Для рифмы.
— Ты мне не темни! — пригрозила мать. — Возьму ремень, да так отхлещу! Добегаешься на танцы, принесешь в подоле! — мать возмущенно встала из-за стола, включила свет.
Волшебство как-то сразу ушло. Любка спохватилась, посматривая на часы. Вроде бы долго сидели, а по времени прошло немного. Дискотека уже должна была начаться.
— Ой, мне пора! Там скоро танцы без меня закончатся, — она затушила свечку.
— Долго не ходи, маленькая еще, — проскрипела мать, собирая со стола.
— Я недолго, — пообещала Любка, одеваясь. — Девочки пойдут домой и я с ними!
Танцы уже начались. Народу было много, но поменьше, чем перед закрытием клуба. Наташка провела ее в каморку, в которой раздевался директор клуба Роман Егорович, Виталька и те, кому они доверяли.
— Ты куда пропала? — начала выспрашивать Наташка, сначала пощупав ее, будто не поверила, что видит именно ее.
— Надо было кое-что сделать, днем не успела… Чтобы от матери не влетело, — соврала Любка, чтобы избежать объяснений. — А что, кто-то умер? Или подрались?
— Нет, — рассмеялась Наташка. — Наоборот! Мишка закрылся с новой подругой и уже час там сидит.
Любка почувствовала, как больно в сердце воткнулась игла. Лицо мгновенно помимо воли стало каменным. Любка попробовала улыбнуться, но не смогла.
— А Катька что? — перевела она стрелки, озаботившись чувствами подруги.
— Переживет, — бросила Наташка. — Ну, правда, она ведет себя, как дура. Я не понимаю, чего она в нем нашла?! Он такой слизняк, прилизанный, приглаженный… Фу! — она передернулась.
Слава Богу, хоть одна смогла устоять! Хотя в последнее время, не дождавшись внимания и не добившись ничего, в большинстве своем рассматривали и другие кандидатуры на руку и сердце. Любка, наконец, смогла справиться с собой, но настроение упало. И знать бы с кем, хоть бы одним глазком взглянуть… «Становлюсь похожей на Катьку!» — тут же одернула себя Любка, вспомнив, что тоже хотела присмотреть кого-то, кто был еще не занят и мог бы заменить Мишку Яшина. На ответные чувства Любка не рассчитывала, на нее всегда смотрели или с неприязнью, или не обращали внимания, или стеснялись ее, но, по крайне мере, могла бы повздыхать, а если повезет, перебросится парой слов, ни у кого не вызывая ни ревности, ни желания отодвинуть ее в сторону.
Комната, в которой закрылся Мишка Яшин, была рядом. Любка уже не могла оторвать взгляд от стены, за которой происходило невесть что. И словно снова чувствовала его запах, его дыхание, его голос…
— Ты идешь? — привела ее в чувство Наташка. — Мне дверь надо закрыть и ключ отдать.
— Сейчас.
Любка свернула пальто, спрятав шапку и шарф в рукав, сунула в самый дальний угол. Теперь кабинет директора выглядел как раздевалка, зимняя одежда была повсюду. Последний раз бросив взгляд на стену, она тяжело вздохнула и вышла, остановившись позади Натальи, которая сунула ключ в замок и теперь пыталась его повернуть.