«Легенда об Уленшпигеле», затмила собой другие произведения де Костера. В том числе и блещущие талантом «Фламандские легенды». Но именно с «Фламандских легенд» де Костер и заявил о себе как о писателе. «Легенда…» была позже.
Если «Легенда об Уленшпигеле» — собор, то «Фламандские легенды» — его портал», — так говорил в 1959 г. крупный знаток бельгийской литературы Й. Хансе в своей речи, посвященной памяти Шарля Де Костера.
Четыре новеллы. Четыре легенды. Взяв из фольклора сюжетную канву, Шарль де Костер творчески вольно преобразил материал старинных легенд. Он углубил и расширил их содержание, ввел новые эпизоды, новые персонажи и — что самое важное, — наделил традиционные, несколько условные образы фольклорных героев чертами национального характера, придал им жизненную окраску.
Сказочный мир народных преданий выступает во «Фламандских легендах» на фоне реальной действительности. Бытовые подробности, переплетаясь с фольклорной фантастикой, создают яркое, зримое представление о повседневной жизни народа. Четыре новеллы, вошедшие в сборник, разнородны по содержанию и настроению. Но художник в каждой из них с любовью и живым пониманием проникает в национальную жизнь народа и раскрывает его взгляд на мир.
БРАТСТВО ТОЛСТОЙ МОРДЫ
О жалобном голосе, который услышал в своем саду Питер Ганс, и о пламени, бегущем по траве.
В те времена, когда Брабантом правил добрый герцог, в Уккле, в трактире «Охотничий рог», собирались бывало братья Толстой морды; прозвание это им вполне подходило, ибо у всех были веселые лица, украшенные в знак сытой жизни самое малое — двумя подбородками. Это у молодых было по два, а у тех, что постарше, и больше.
Вот как было основано их братство.
Однажды ночью Питер Ганс [1], хозяин упомянутого «Охотничьего рога», разоблачаясь перед сном, услышал, как в его саду кто-то вопит жалобным голосом:
— Ох, как пересохло во рту, дайте промочить горло, дайте промочить горло! До смерти пить хочется!
Подумав сперва, что это какой-нибудь запоздалый гуляка, трактирщик преспокойно улегся в постель, хотя вопли в саду не утихали:
— Дайте промочить горло, дайте промочить горло! До смерти пить хочется!
Однако голос молил так горестно, что Питер Ганс через силу поднялся и подошел к окну поглядеть, каков из себя одержимый жаждой молодчик, что так громко кричит. Тут он увидел бегущее по траве яркое пламя, как-то чудно вытянутое кверху, и подумал, уж не явилась ли это из чистилища чья-то душа, истомясь по молитве. И прочитал за нее больше сотни молитв. Но понапрасну. Крик раздавался без умолку:
— Дайте промочить горло, дайте промочить горло! До смерти пить хочется!
Когда пропел петух, все стихло, и Питер Ганс с великой радостью увидел, что пламя погасло.
Едва рассвело, он отправился в церковь, рассказал кюре все, как было, заказал мессу за упокой бедной души, дал причетнику золотую монету, чтоб отслужил и другие мессы, и, приободрившись, вернулся домой.
А все же ночью снова плакался голос, да так жалостно, будто кого-то терзали предсмертные муки. И так было несколько ночей подряд.
Тут Питер Ганс крепко задумался.
Кто видал, каков он был раньше, — краснолицый, толстопузый, с веселыми глазками, — с какою охотой звонил он к заутрене в бутылки, а к вечерне — во фляжки, — тот бы, наверно, его ни за что не узнал.
Он так исчахнул, высох, отощал, такой у него стал пришибленный вид, что собаки лаяли, завидев его, как лают они всегда на нищих с сумой.
О том, как Ян Бласкак дал Питеру Гансу хороший совет, чтобы помочь ему, и как тяжко была наказана скаредность.
В то самое время, когда Питер Ганс понуро и мрачно сидел один, маясь в своем углу, словно прокаженный какой, в трактир невзначай забрел пивовар, дядюшка Ян Бласкак, — хитрец и насмешник, каких мало.
Глянув на Питера Ганса, который, тряся головою, точно старик, уставился на него одурелым, растерянным взглядом, пивовар подошел к нему.
— Эй, дружище, — сказал Ян Бласкак, толкнув трактирщика в бок, — протри глаза! Ты стал похож на покойника, нехорошо это!
— Ах, кум, — отозвался Питер Ганс, — я и впрямь не лучше покойника!
— И с чего это черная тоска на тебя накатила?
На что Питер Ганс ответил:
— Пойдем куда-нибудь подальше, где никто нас не сможет подслушать. Там я тебе расскажу все по порядку.
Так он и сделал. Внимательно выслушав его, Бласкак сказал:
— То не христианская душа была, то был голос дьявола. И надо его ублажить. Спустись-ка ты в погреб и выкати оттуда в сад добрый бочонок браги — как раз на то место, где светилось яркое пламя.
— Так я и сделаю, — молвил Питер Ганс. Но вечером, пораскинув мозгами, он решил, что брага слишком дорого стоит, чтобы бросать ее чертям на потребу, и поставил на место, где светилося пламя, большое корыто с чистой колодезной водой.
Около полуночи Питер Ганс услышал жалобный голос, вопивший еще пуще прежнего:
— Дайте промочить горло, дайте промочить горло! До смерти пить хочется!
И он увидел яркое пламя, которое плясало, как бесноватое, над корытом с водой, и корыто тотчас же с громом раскололось, да с такой страшной силой, что обломки его забарабанили в окна дома.
Тогда, весь вспотев от страха, Питер Ганс начал плакать и причитать:
— Вот мне и крышка, боже милостивый, вот мне и крышка! И зачем я не послушался мудрого Бласкака? Ведь у него ума палата! Господин дьявол, если хотите выпить, не сживайте меня со свету нынче ночью, завтра у вас будет расчудесная брага, господин дьявол! Ах, она славится по всему нашему краю, ведь это отменная брага, достойная услаждать самого короля да такого сердобольного дьявола, каким, спору нет, являетесь вы.