Оставляя за скобками гигантский (сотни имен!) список евреев, занимавших в годы войны ведущее положение в работавшей на оборону науке и в производстве (начальники союзных управлений, директора и главные инженеры заводов, руководители крупнейших научно-исследовательских институтов и т. д.), вспомним лишь тех, кто был вознесен на вершину исполнительной власти, вошел в правительство и получил генеральские звания. Кроме Лазаря Кагановича, сохранившего свой пост (заместитель председателя правительства и нарком путей сообщения) наркомами стали Борис Ванников (выпущенный из тюрьмы в самом начале войны и вскоре назначенный наркомом вооружения), Исаак Зальцман (первый из евреев, удостоенный звания Героя социалистического труда, он возглавил наркомат танковой промышленности), Семен Гинзбург, Владимир Гроссман, Самуил Шапиро. Среди двадцати девяти евреев – заместителей наркомов очень большую известность получили награжденные за свою работу в годы войны множеством орденов: Юлий Боксерман, Израиль Гальперин, Юлий Коган, Эдуард Лифшиц, Давид Райзер, Соломон Рагинский, Соломон Сандлер. Генеральские звания, среди десятков, если не сотен, других евреев, получили те, чьи имена множество раз удостаивались самых восторженных аттестаций в печати – они возглавляли ведущие промышленные комплексы, где под их началом работали тысячи людей: Давид Будинский, Исаак Баренбойм, Давид Вишневский, Лев Гонор, Михаил Жезлов, Израиль Левин, Семен Невструев, Наум Носовский, Яков Рапопорт, Хаим Рубинчик, Абрам Танкилевич, Шлема Фрадкин, Самуил Франкфурт, Самуил Шапиро…[56]

Самыми высокими наградами были отмечены создатели новых типов самолетов и совершенного оружия: Семен Лавочкин, Михаил Гуревич, Исаак Зальцман, Лев Люльев, Александр Нудельман и еще многие другие. Некоторые из них имели не по одному ордену Ленина – высшей награды страны, а по три, по четыре, по пять… Сталин чуть ли не ежедневно лично принимал еврейских генералов-производственников в своем кабинете и часами беседовал с ними (заместитель начальника Генерального штаба, отвечавший, в частности, за снабжение армии вооружением – генерал-лейтенант Арон Гиршевич Карпоносов, дед будущего чемиона Европы и мира по фигурному катанию Геннадия Карпоносова, был просто-напросто завсегдатаем сталинской ставки)[57].

Так создался даже миф об особом благоволении Сталина к евреям, который тогда вряд ли кому-нибудь вообще мог показаться мифом. Для того чтобы понять истинную сущность этого поразительного и парадоксального феномена, понадобились многие годы.

1. Гнедин Е. Катастрофа и второе рождение. Амстердам, 1977. С. 113-114.

2. Совершенно секретно. 1992. № 4. С. 15.

3. СССР – Германия. 1939-1941. Нью-Йорк, 1989. С. 12.

4. Розанов Г. Л. Сталин – Гитлер. 1939-1941. М., 1991. С. 65.

5. РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 258.

6. Чуев Ф. 140 бесед с Молотовым. М., 1992. С. 274.

7. Новый мир. 1988. № 7.

8. См.: Земан 3. А. и Шарлоу В. Б. Купец революции. Кельн, 1964.

9. Берберова Н. Железная женщина. М.., 1991. С. 183.

10. Гнедин Е. Лабиринт. Лондон, 1982.

«Когда Гнедин вернулся в 50-е годы после долгого лагерного срока, однако, не испытав, кажется, лесоповала, – он выглядел почтенным страдальцем, и никто не напоминал ему прежней лжи… (в качестве публиковавшего свои статьи дипломата. – А. В.)», – с нескрываемой злостью пишет Солженицын (т. 2, с. 333-334). Словечко «кажется» дает ему, видимо, моральное алиби. Дает ли? Глумление над людьми трагической судьбы с позиций верховного и непререкаемого судьи не должно остаться бесследным. Должен же кто-то защитить добрые имена страдальцев, которые сами уже не могут ответить.

После смерти Сталина старший следователь министерства госбезопасности Воронович, арестованный за свое палачество, рассказывал на следствии (20-21 сентября 1954 года; копия протокола – в архиве автора): Берия и его заместитель Богдан Кобулов лично избивали Гнедина в наркомовском кабинете в течение 45 минут, требуя подписать протокол о «шпионско-террористической организации, которую возглавляет Литвинов, а участниками являются советские послы и руководящие работники НКВД» – все до одного, добавлю от себя, еврейского происхождения.

В предисловии к книге Е. А. Гнедина (1898-1983) «Выход из лабиринта» (N.Y., Chalidze Publication, 1982) А. Д. Сахаров отмечает, что его жизнь «при всей необычности отразила судьбу его поколения. ‹…› В начале пути Гнедин – революционер по убеждению и идеалист в жизни ‹…›, видный деятель иностранной политики СССР, один из главных помощников Литвинова. В 1939 году Гнедин арестован, его избивают в кабинете Берии, затем в особорежимной Сухановской тюрьме, но он не оговаривает ни других, ни себя. Два года строжайшей изоляции, стандартно-беззаконный суд, общие работы в лагере, ссылка. ‹…› Главное содержание книги – мучительные сомнения и искания автора – этические, философские, политические и социально-экономические».

Дадим слово Л. К. Чуковской – человеку уникальной стойкости, непримиримой даже к малой толике лжи, восторженной, кстати сказать, почитательнице писателя Солженицына: «Евгений Александрович ‹…› вызвал беспредельное уважение окружающих в подследственной тюрьме; в лагере на общих работах; в «вечной ссылке». Везде он оставался самим собой, ‹…› помогал товарищам» (Записки об Анне Ахматовой. М., 1997. Т. 3, С. 391).

Вот еще свидетельство уже упоминавшегося Камила Икрамова: «Гнедина таскали волоком по роскошным кабинетам, изредка смачивали раны и ушибы и били снова – то следователи, то Кобулов в присутствии Берии ‹…› Я имел честь быть его другом, – гордо заявляет Камил, который встретился с Гнединым в лагере «на водоразделе Печоры и Камы» (Знамя. 1989. № 6. С. 48).

Добавим еще, что Гнедин активно участвовал в действиях по защите Бродского – вместе с Копелевым, Вигдоровой, Ахматовой, Чуковской, Чуковским, Паустовским, Эткиндом и другими. В 1980 году в знак протеста против советской агрессии в Афганистане вышел из партии. Как же с таким непристойным прошлым его могли почитать глубоко порядочные люди и даже считать за честь оказаться в его друзьях?

Походя, ни за что ни про что, досталось от Солженицына и мученику Аркадию Белинкову (т. 2, с. 331-332), искалеченному на следствии, прибывшему в лагерь на общие (общие, общие!..) работы с отбитыми почками и легкими, с уже изношенным сердцем. Потом ему удалось как-то пристроиться и уцелеть. «Значит, ничего другого не остается, как идти в придурки, ясно», – иронизирует Солженицын, комментируя столь безнравственный поступок приспособленца-еврея. А то он не знает, что спастись «доходяге» можно было, лишь оказавшись среди презираемых! Надеюсь, здравствующая вдова писателя, Наталья Яблокова-Белинкова, лучше, чем я, защитит оскорбленную честь своего мужа.