Потом я долго бродил по улицам. Пожалуй, было даже приятно, что все напуганы, а мне одному не страшно. Я видел встревоженные взгляды прохожих, которыми они прощупывали друг друга. Видел, как многие бессознательно втягивали головы в плечи, предусмотрительно съеживались, опасаясь неожиданного удара, или грома, или грохота рушащегося мира.

Улицу перебегал здоровенный парень. Под одеждой у него все тряслось, как студень, такой он был толстый. Мы его звали Буйволом.

— Ты слыхал про комету? — крикнул он издалека.

— Слыхал.

— Потрясно, да?

И пулей влетел в продовольственный магазин самообслуживания. Эта комета была прекрасным предлогом, чтобы лишний раз нажраться. Родителям Буйвола сочувствовали все жильцы нашего дома. Даже дворник. Они были маленькие, тщедушные, с вечным страхом в глазах. И надо же было природе именно с ними сыграть такую злую шутку. Буйвол ел не переставая, круглые сутки. Кладовки, шкафы, холодильник — все в доме запиралось на огромные замки. Но он, этот Буйвол, сопя и кряхтя от нетерпения, взламывал все запоры. Уничтожал запасы до последней крошки. Говорили, у них даже на мебели видны следы зубов, но лично я в это не верю.

Как-то само собой получилось, что я свернул в соседний двор, где стояла бронзовая статуя оленя. Да, просто оленя. Обыкновенного, рогатого. Кажется, ее поставили охотники. Может, в благодарность за что-то.

Во дворе я увидел картину, которая раньше меня бы наверняка взволновала. Но сейчас я остановился как будто от нечего делать, глядя без особого интереса. Она (я и впредь не буду называть ее имени) в тех же самых джинсах, только уже немного потертых, прыгала через резинку. Вы, конечно, думаете, что вот-вот притащится этот венгр или перуанец. Ничего подобного. Я тоже этого ждал, но он так и не появился. И, пока я там стоял, меня начали одолевать сомнения: может быть, мне тогда привиделось, может, они никогда не шли вместе по улице, не лопали беззастенчиво мороженое. Она остановилась, стала завязывать шнурок, а сама будто мельком поглядывала на окна красного дома, увитого хилым, безлистным сейчас виноградом. Но я-то понимал, что она меня заметила и наблюдает краем глаза. Потом она что-то сказала подружкам, эти идиотки захихикали, потом начали громко смеяться, просто-таки зашлись от хохота. Умолкали на секунду, вроде бы одергивая друг дружку, и тут же снова принимались ржать еще омерзительнее. Я сделал вид, что кого-то жду. Даже повернулся спиной.

Она меня, честное слово, ни капельки не интересует. Прыгает, как коза, и ведать не ведает, что ее ждет через три недели. Вообще-то, я не прочь был бы оказаться в этот момент с ней рядом. Даже если б она мне руки целовать стала, ничего бы ей не помогло. Хотя… как знать? Может, в конце концов я бы позволил себя упросить. Но все равно это бы уже не имело смысла.

Поздно. Я ведь уже давно принял решение. И я направился в свой двор. Попозже, может, еще выйду на улицу, погляжу, как развиваются события.

Во дворе я увидел дога, который сидел на ступеньках перед нашим подъездом и вылизывал брюхо.

— Привет, старик, — сказал он еще более грубым, чем прежде, голосом. — Я звонил-звонил, но никто не открыл.

— Я думал, ты больше не появишься.

— Ты что? У меня дома были кое-какие дела. Хочешь, мотанем сегодня?

— Куда?

— Не придуривайся, старик. Туда, где мы были в прошлый раз.

— Я еще не обедал.

— Не хочешь — не надо. Обойдемся без ваших милостей.

— Ну, вообще-то, ненадолго можно.

— Я тоже не могу надолго.

В этот момент мимо нас прошли родители Буйвола, навьюченные огромными сумками с провизией. У матери было злое, ожесточенное лицо. Ничего удивительного.

— Слышишь? — сказала она мужу. — Пес разговаривает с мальчишкой человеческим голосом.

— У тебя что, других забот нету? — печально вздохнул отец Буйвола.

Дог проводил несчастных сочувственным взглядом. Верно, уже прослышал про их беду. Покачал головой, уронив капельку слюны на цементную ступеньку. До чего же он все-таки смешной. И как только сам не замечает?

— Ну что? — спросил он вдруг, очнувшись от задумчивости.

— Может, подымемся на чердак? Туда редко кто заходит.

— Давай. Мне все равно.

Мы долго поднимались по лестнице, потому что чердак был на девятом этаже.

— Что ты думаешь насчет этой кометы? — спросил я где-то на полдороге.

Пес на мгновение остановился. Огромный язык почти касался каменного пола.

— А ты веришь в реинкарнацию? — тихо спросил он.

Я молчал, озадаченный этим вопросом. Но он, видно, решил, что я не понимаю слова «реинкарнация».

— Это переселение душ. Кто-то умирает, а его душа, его естество переходит в кого-то другого. Усек, старик?

— Вечная жизнь, разновидность бессмертия. Читал об этом давным-давно, когда был маленький.

Дог помрачнел. Сердито вылупил на меня свои глазища, похожие на свежеочищенные каштаны.

— Ты в это не веришь?

— Слишком многое приходится принимать на веру. Ну и кем же ты был в предыдущем воплощении?

Пес-изобретатель переступил с ноги на ногу и пошел вперед.

— Я был лордом, — коротко бросил он.