— Командор Хантер с Приорами?

— Ну да, они. Меня подобрали, с полгода выхаживали, имплантировали несколько раз.

— И что? Почему же ты оказался тут?

— Не прижился я в Ордене. Не нравится мне, что они пророчат. Не хочу, чтобы вся Земля превратилась в одно огромное аномальное пространство.

— Ну, тогда тебе в Ковчег надо. Они же за возрождение природы, против механоидов бьются!

— Сказки это, — сурово осадил Макса Антрацит. — Красивая обертка официальной идеологии. На самом деле Хистеру на природу наплевать. Удобно использовать «зеленые» идеи для прикрытия. Ковчег — это наци. Они хотят из людей полусталтехов сделать. Типа — человек будущего. Только это тоже вранье. Их лидер хочет завоевать Пятизонье. И опыты их направлены на создание полумашин-полулюдей. Зомби с нечеловеческими возможностями — вот кого они в лабораториях создают. Слава богу — пока безуспешно.

— А ты один против всех? — не удержавшись, съязвил Максим.

— Пока один. А там посмотрим. — Антрацит стал убирать со стола. — Не вечно же тут дикие законы процветать будут. Появятся и настоящие ученые, и армия все под контроль рано или поздно возьмет. Пятизонье надо изучать, а не воевать с ним.

— С механоидами не договоришься, — буркнул Максим.

— А я и не призываю с ними договариваться. Изучать, но новые технологии использовать осторожно, чтобы действительно заразу по всей Земле не разнести.

Максим не нашелся что ответить. Антрацит странный. Вон весь подвал артефактами забит. Давно бы от своих имплантов избавился, недаром же мнемотехник, продал бы все — да назад к себе в жаркую Африку, жил бы припеваючи…

— На улице стемнело уже. Давай спать укладываться. — Антрацит потянулся. — Утром, если надумаешь, начну тебя к операции готовить.

— А сколько я тут пробуду?

— Если все успешно пройдет, с месяц проваляешься, пока скорги в симбиоз с организмом войдут. Сама имплантация — процесс недолгий. Важно проконтролировать последствия. Все. Ты думай. Я еще раз повторяю, неволить не стану. Автоматика тебя идентифицировала, если ничего дурного не сделаешь, выпустит в любой момент. Но я дважды свою помощь не предлагаю. Захочешь уйти, уходи. Но тогда — мы квиты, понял?

— Да уж куда понятнее… — вздохнул Максим.

Той ночью он не смог уснуть.

Богатырский храп Антрацита только раздражал. Ни забот, ни хлопот у него. Неплохо устроился. Спит, как младенец, словно все ему нипочем.

В сумраке подвала тускло светилось несколько источников дежурного освещения. Кресло, над которым серыми угловатыми глыбами нависли блоки аппаратуры, предназначенной для проведения мнемотехнических операций, как назло, постоянно попадало в поле зрения. Максим задевал его взглядом, ворочаясь с боку на бок, и сон вообще отшибало.

Ему казалось, что мнемотехник врет. Антрацит, как и Пингвин, наверняка преследовал какую-то личную цель. Почему он с таким непоколебимым упорством, даже озлобленностью, отвергал саму возможность вживления имплантов, изготовленных в лабораториях Ковчега?

Максим, как и многие из нас, оказался невосприимчивым к советам другого человека, пусть он хоть сто раз профессионал. Личный опыт выживания услужливо приводил доказательства, основанные на собственных наблюдениях — не далее как сутки назад он видел действия боевиков Ковчега, охотившихся на сталтеха и победивших его. Разве у них, действовавших уверенно, прекрасно контролировавших обстановку даже в границах дымопылевого облака, не стандартные ковчеговские расширители сознания?

Антрацит — мастер-одиночка. Ему не сравниться с мощью коллективного разума многих ученых, работающих в лабораториях группировки сталкеров. Он экспериментирует, ищет свой путь, пытается изобрести что-то новое, вот я и стану для него очередным подопытным — иной мотивации предложения Антрацита Макс не видел, да и не старался найти.

Измученный бессонницей, раздираемый страхом и сомнениями, он, прислушиваясь к храпу мнемотехника, все более утверждался в мысли, что попал в очередную ловушку. Утром Антрацит вскроет несколько н-капсул и инфицирует его, вживит колонии скоргов в организм, а после попытается их обуздать, сформировать на основе металлических частиц полезные устройства. Но зачем идти на такой риск, когда в футляре лежат уже готовые импланты?

Максим вновь открыл плоскую коробочку.

На крышке послушно заработал крохотный дисплей. Рядом с контуром человеческой фигуры высветились скупые, лаконичные, вселяющие уверенность строки инструкций.

Максим смертельно устал от страхов и сомнений. Ему казалось, что дожить до утра — нереально. Такого страха, как тот, что внушало мнемотехническое кресло, он не испытывал никогда. Нервная дрожь пробирала до самых костей, от переживаний кружилась голова и ломило мышцы.

Нет. Я не могу….

Он встал с жесткой импровизированной койки — обычного пластикового контейнера, застеленного двумя старыми одеялами, прислушался к храпу Антрацита, воровато огляделся и начал облачаться в боевую броню.

Действуя под напором страхов, рожденных в его же собственном сознании, подступивших к горлу очередным удушливым спазмом, он торопился, словно украл что-то и теперь хотел только одного — бежать с добычей, пока его не застали на месте преступления. Сейчас все слова мнемотехника казались лживыми, доводы — неубедительным, а вот пример боевиков Ковчега, так лихо расправившихся со сталтехом и едва не убивших самого Максима, казался едва ли не эталонным наглядным пособием, дополняющим скупые утверждения оптимистичных инструкций, высвечивающихся на дисплее футляра.