Шрифт:
И здесь проявился характер Александра; он желал, чтобы даже мысли гениального учителя принадлежали только ему. Когда Александр узнал, что Аристотель опубликовал некоторые свои книги, сделав собственные философские изыскания общедоступными, то написал ему письмо следующего содержания:
Александр Аристотелю желает благополучия! Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о высших предметах. Будь здоров.
Аристотель, прекрасно изучивший своего ученика, успокоил его честолюбие следующими словами:
…Эти учения хотя и обнародованы, но вместе с тем как бы и не обнародованы. В самом деле, сочинение о природе было с самого начала предназначено для людей образованных и совсем не годится ни для преподавания, ни для самостоятельного изучения.
Плутарх утверждает, что любовь к врачеванию Александру тоже внушил Аристотель. Александр интересовался не столько отвлеченной стороной этой науки, сколько практической: он приходил на помощь заболевшим друзьям, назначая различные способы лечения и лечебный режим. Но больше медицинские познания Александра пригодились ему самому. За не очень долгую жизнь его тело претерпело столько ударов и ран, сколько не получал и десяток поседевших в боях ветеранов.
Как Александр относился к мудрому учителю?
Александр сначала восхищался Аристотелем, и, по его собственным словам, любил учителя не меньше, чем отца, говоря, что Филиппу он обязан тем, что живет, а Аристотелю тем, что живет достойно.
И все же философия великого грека со временем стала чуждой Александру.
Впоследствии царь стал относиться к Аристотелю с подозрительностью, впрочем, не настолько большою, чтобы причинить ему какой-либо вред, но уже самое ослабление его любви и привязанности к философу было свидетельством отчуждения.
Удивляться здесь нечему: философией и любовью Александра станут меч и македонская фаланга.
И все же самое большое влияние на сына оказала мать. Она не учила его искусству, философии и прочим наукам – она учила его, как стать и быть царем. В том, что Александр стал таким, каким мы его знаем; в том, что он не канул в безвестность как тысячи других царей прочих народов, заслуга не философов и богов, а его матери – Олимпиады. Она научила сына любить власть и славу, бороться за них до последнего вздоха.
Совсем иного рода наставников, чем Филипп, определила сыну Олимпиада. Во главе многочисленных воспитателей стоял родственник царицы Леонид – «муж сурового нрава». «Дядькой же по положению и по званию» был Лисимах; «в этом человеке не было никакой утонченности» – так характеризует воспитателя Плутарх.
Команда Олимпиады растила неприхотливого воина-спартанца, жадного лишь к одной вещи на свете – славе. В отличие от аристотелевских, детские уроки Леонида Александр запомнил на всю жизнь. Впоследствии, покорив Персидскую державу, Александр раздавал новые владения направо и налево; царицей Карии он сделал Аду, потому что, как утверждает Плутарх, та напоминала ему мать Олимпиаду.
В знак любви Ада ежедневно посылала ему изысканные яства и печения, а потом отправила к нему своих самых искусных поваров и пекарей. Царь велел передать Аде, что он не нуждается ни в ком и ни в чем подобном, так как его воспитатель Леонид дал ему лучших поваров: для завтрака – ночной переход, а для обеда – скудный завтрак.
– Мой воспитатель, – сказал он, – имел обыкновение обшаривать мою постель и одежду, разыскивая, не спрятала ли мне туда мать какого-нибудь лакомства или чего-нибудь сверх положенного.
Александру было с кого брать пример. Властолюбие Олимпиады не знало границ; и даже находящуюся в опале у собственного мужа – враги боялись ее больше чем Филиппа. Когда в руки афинян попали гонцы Филиппа, они прочли все послания «и только письма Олимпиады не вскрыли и нераспечатанными доставили противнику». Плутарх объясняет это человеколюбием афинян, но кто был знаком с изощренной местью коварнейшей женщины, вряд ли прикоснулся бы к ее письму.
Положение царицы не дало возможности Олимпиаде утолить свою любовь к власти. Филиппу нужны были женщины только для постели, но не для трона. И Олимпиаде ничего не осталось, как только заниматься сыном и передать ему свою нерастраченную любовь. Она добилась, что сын, еще не совершив ничего значительного, требовал отношения к себе как к богу. Это Олимпиада внушила ему, что он велик, и Александр искренне не понимал, почему люди этого не замечают.
В мальчике настолько рано проявилось непомерное честолюбие, что он не мог даже порадоваться за успехи отца. Плутарх свидетельствует:
Всякий раз, как приходило известие, что Филипп завоевал какой-либо известный город или одержал славную победу, Александр мрачнел, слыша это, и говорил своим сверстникам:
– Мальчики, отец успеет захватить все, так что мне вместе с вами не удастся совершить ничего великого и блестящего. Стремясь не к наслаждению и богатству, а к доблести и славе, Александр считал, что чем больше получит он от своего отца, тем меньше сможет сделать сам.