Прошли ключ, то место, где я пристрелил змею.

— Скоро кладбище, — предупредил Колька. — Я уж чую, пропастиной несёт.

Конское кладбище — это место, обнесённое земляным валом, куда свозилась дохлая скотина. На краю кладбища, словно олицетворяя смерть, стояла высокая белая и совершенно сухая берёза — она не отзывалась ни на весенние позывы жизни, ни на осеннее увядание. Она казалась каменной. Ветер не мог её пошатнуть, а лишь иногда отламывал от неё ветки, бросая на землю, и ветки со звоном разбивались вдребезги.

Вот она, эта берёза, показала нам свои рогатки поверх зелёных зарослей. Скоро и вся она открылась нам, мощная, суровая, мёртвая. Тут же окончательно потерялась в траве дорога.

Колька сопел.

— Вы нюхните-ка.

Мы нюхнули.

— Уйдёмте отсюда скорее, — поторопил Витька.

— А она не вонючая?

— Чего ей вонючей быть, она ж землю сосёт!

Колька важничал. Мы поняли и переглянулись.

Миновали тальник и камыш, следуя исхоженной тропой. Колька приказал идти не по самой тропе, а рядом, потому что мох на тропе вытоптан и легче провалиться. Начался зыбун. Мы с Витькой ойкнули, когда ноги на полсапога ухнулись в воду, и попятились.

— Вы чего мнётесь?

— Смотри, нога-то вязнет… А дальше как?!

Колька ничего не ответил, повернулся и, чавкая сапогами, пошёл через болотную поляну. На середине её он остановился и принялся пружинисто раскачиваться. Зыбун колыхался еле заметными кругами, как от поплавка при хитром клёве, и держал вроде крепко, только вода грозила хлынуть в сапоги. Колька сделал несколько шагов от образовавшейся воронки и крикнул:

— Видали?.. Айдате, а то один упрусь…

— Пошли, Вить, не утонем.

— Рискнём.

Рыхлый мох вдавливался. В ямку к ноге устремлялась вода, но делался шаг, и вода устремлялась к другой ноге. Так и чудилось, что под подошвой — бездна, куда суждено провалиться, если не сейчас, так через десять шагов.

— Наступайте где трава, — учил нас издали Колька.

Он поджидал нас на твёрдом клочке, заросшем каким-то мелколистным кустарником. К нашему ужасу, впереди раскинулась такая же поляна, которую мы только что преодолели.

— Сколько ещё таких? — спросил растерявшийся Витька.

— Пять, — успокоил Колька. — Вот эта и потом четыре, те поболе… А там озеро… Пошли?

— Дай дохнуть.

Я оглянулся. Отсюда хорошо был виден бугор, мёртвая берёза, а левее — Кандаур, спичечные коробки домишек, лоскуты огородов. От этой кажущейся близости жилья становилось бодрее.

— Ну, айдате!..

Поляну от поляны отделяли полосы прочной земли, похожие на спины китов. Было как в «Коньке-горбунке». Суша прочно и густо обжилась березняком и ёлками. Тропа юрко прошивала их и вновь терялась в зыбучих мхах.

— Ну как, Вить?

— Не очень…

— Скоро конец. Прошли уже четыре, ещё две осталось…

— Я тоже считаю.

— Трудное позади, а там — легко, — подбадривал я, сам не зная, что впереди.

И тут Колька сообщил:

— Щас будет полая вода, самое паскудное место.

Мы выбрались на островок и увидели эту полую воду.

— И по ней идти? — шёпотом спросил Витька.

— А то как же.

— Кольк, а если обойти вон тем островом, — предложил я.

— Там окно и с другого бока окно… Только прямком.

Я посмотрел на Витьку. Он помотал головой.

— Я, наверное, не пойду. Вы идите, а я останусь.

Мне тоже было боязно, очень боязно, но останавливать поход я не собирался. Не собирался я оставлять и Витьку.

— Кольк, а тут ходили?

— Я только, посчитай, сколько ходил да, окромя меня, полдеревни.

— Вить, слышишь, тут ходили… А не проваливались?

— Не проваливались.

— Вить, слышь, не проваливались. — Вытягивая из Кольки эти сведения, я успокаивал себя и Витьку. Но он молчал. — Пошли, Вить.

— Да чо бояться-то, — возмутился проводник и вдруг заявил: — Под водой твёрдо, как деревяшка.

Довод подействовал.

— Хорошо, пойдёмте… Меня только в середину пустите.

С первых же шагов вода хлынула в сапоги верхом. Пропало чувство равновесия. Шагаешь, будто по небу, так и кажется, что валишься на бок.

— Где же твёрдо? — растерянно спросил Витька.

— Не сразу же… Скоро…

Но прошли уже до середины, а под ногами по-прежнему податливо прогибался мох. Я понял, что ничего твёрдого не будет.