Я схватил скамью за одну из ножек и поднял ее, медленно и ровно, полностью вытянув руку. Я никогда бы не смог проделать этот трюк на Земле. Уменьшенная гравитация планеты здесь ни при чем — во мне играет вновь обретенная сила.

«Возможно, госпожа пожелает узнать, чем она окажется в твоих руках», — говорила мне леди Джина.

Я засмеялся и медленно опустил скамью на пол. Затем сел и, отправив в рот еще один кусок мяса, обвел камеру взглядом. Мне снова вспомнилась Земля — мир, полный мелочности, жадности, тщеславия и самодовольства. Вредные выбросы и яды, пропитавшие этот мир, его несчастное население, мучимое постоянными страхами, — хватит ли энергии, чтобы завести все эту безмерную и по большей части ненужную технику? А также полностью оправданный ужас — дамоклов меч ядерной войны.

Земля казалась скопищем болезней и ловушек, оскорблением природы, миром, в котором воздух благодаря деятельности людей состоит сплошь из вредных газов. Нет ничего удивительного в том, что, попав в совершенно иную среду, я не находил в себе неудовольствия. Здесь я чувствовал свежесть и чистоту, стремление и надежду, жажду жизни, которых не стало на Земле, еще когда Парфенон только строился. Без сомнения, на этой планете есть многое, о чем можно сокрушаться, но я не могу заставить себя делать это. Без сомнения, Гор нетерпим, жесток и бессердечен, и все же он чист душой, как лев. Нетерпим, жесток, бессердечен и чист душой. Такова его природа.

Гор — планета сильных людей, мир, в котором мужчины снова могут поднять головы к солнцу и засмеяться. Мир, где они снова могут пускаться в длинные путешествия. Здесь уместен был бы Гомер, воспевающий звон мечей и темно-красное море.

Я подумал о грязно-серых ландшафтах Земли. Как печально, когда планета стареет, становится покорной и скорбной.

Я не могу заставить себя сожалеть об изобилии, радости, энергии и свободе, о том, что и есть Гор. Пусть другие делают это, если хотят. Я не буду. Я живу здесь.

Пусть мужчины снова возьмут в руки весла. Пусть спускают на воду низкопалубные быстрые корабли!

Я взял еще один кусок мяса из деревянной миски, снова полюбовавшись на одеяло, тяжелое и теплое. Спать мне еще не хотелось.

Затем я услышал всхлипывания и вскочил.

По ту сторону решетки стоял Продикус, стражник-великан. Я уже испытал на себе его силу: однажды он поднял меня над полом с пугающей легкостью. Я знал, что с такой же легкостью он может переломать мне руки и ноги, если захочет.

— Отойди в глубину камеры, раб, — приказал Продикус.

Я подчинился.

Он вел обнаженную девушку, запустив руки в волосы и наклонив ее голову к своему левому бедру. Она плакала. Ее маленькие руки были скованы за спиной наручниками для рабов. С ошейника свисал ключ, подвешенный на проволоке. Я догадался, что это ключ от наручников. Там же болтался хлыст.

Девушку я узнал сразу.

Продикус выбрал из связки ключ от моей камеры и открыл дверь. Широко распахнул ее и вошел, грубо бросив рабыню на колени передо мной.

— Она твоя на ночь, — сказал он. — Не убивай ее и не ломай ей кости.

— Понимаю, — ответил я.

Повернувшись ко мне спиной, Продикус покинул камеру, снова запер ее и исчез в глубине коридора. Девушка взглянула на меня с ужасом.

— Пожалуйста, не делай мне больно, господин, — проговорила она.

Я, признаться, удивился ее обращению, а затем вспомнил: мне отдали ее на ночь. Я мог владеть ею этой ночью!

— Встань, Лола, — сказал я.

На четвереньках рабыня отползала от меня, пока не оказалась у решетки.

Я приблизился к ней. Тогда Лола поднялась, прижавшись спиной к железным прутьям. Она боялась смотреть мне в глаза и отворачивала лицо.

— Мне жаль, что я так часто обижала тебя, господин, — прошептала девушка.

Мне припомнились многие примеры ее жестокости: удары хлыста, которыми она удостаивала меня, тычки ее маленьких кулаков, пинки, ее постоянное желание унизить меня. Лучше всего я запомнил, как она разлила вино и приговорила меня к двадцати ударам «змеей». Леди Джина милостиво сократила их количество до пяти. Двадцать ударов могли стоить мне жизни!

Меня раздражало, что Лола не смотрит мне в глаза. Неожиданно для самого себя я сжал ее рот пальцами, вдавив щеки между зубов, и, причиняя ей боль, повернул голову рабыни так, чтобы видеть ее лицо. Однажды на моих глазах стражник сделал так же с Телой, когда та не сразу обратила на него внимание. Против этого приема любая женщина бессильна. Испытав его на себе, она сразу же подчиняется. Удерживая Лолу таким образом, я заставил ее посмотреть на меня. Рабыня испугалась еще сильнее. Но внезапно я понял по ее глазам, что она сама хочет, чтобы с ней обходились жестоко. Впервые в жизни я подчинил женщину, как грубый мужчина, ее хозяин. Это чувство я запомнил навсегда. Но тогда я отпустил ее.