Три тихих стука, пауза, еще три стука. Вашенский подошел к двери, прислушался, потом открыл ее. На пороге стоял высокий блондин с очень приятным лицом, на котором гуляла обаятельная улыбка.

— Меня прислала Настя. Как я вижу, Яков Александрович, вы не ложились спать. А зря. У вас усталый вид.

— Поспишь тут, когда труп за стеной лежит.

— Не повод для беспокойства. Вас не было на аукционе, и вы ни для кого не представляете опасности.

— Городской телефон разрывается все утро. Настя не позволила мне снимать трубку.

Не успел он это сказать, как телефон вновь зазвонил.

— Теперь можно. Подойдите, все опасности позади.

Вашенский подошел к аппарату и нерешительно снял трубку.

— Слушаю вас.

— Господин Вашенский? Ваш автобус в аэропорт отходит в четырнадцать часов со Старой площади. Маршрут номер двенадцать. Просьба не опаздывать.

— Хорошо. — Он опустил трубку на рычаг. — Неужели я, наконец, уеду из этого проклятого места!

— Напрасно вы так. Ваши земляки, я говорю о гостях из Европы, остались очень довольны своим путешествием. Ну а что касается вас, то вы сами принимали решение. Теперь, если позволите, я хотел бы забрать у вас ключ от сейфа, раз сделка не состоялась.

Вашенский подошел вплотную к гостю и посмотрел ему в глаза.

— Как вас зовут?

— Дик. Просто и хорошо запоминается.

— Выходит, я зря сюда ехал? Орден на месте?

— Вы можете в этом убедиться.

— Я тоже забронировал сейф в том же банке, но в другой секции. Туда я положил деньги. Полмиллиона, как мы договаривались. Предлагаю обмен. Если орден на месте, я вам отдаю свою карточку и ключ от своего сейфа, а вы мне карточку от вашей секции.

— Поехали в банк. Моя машина внизу.

Все прошло гладко. Вашенский не знал, как ему обезопасить себя от неприятностей. В конце концов он забрал орден и перенес его в отсек, где оставил деньги, а Журавлев положил деньги туда, где хранился орден. Каждый получил свой ключ и свою карточку.

Взволнованный и потный выходил на улицу потомок Платона Зубова. Журавлев оставался спокойным и хладнокровным.

— Что же вы не забрали деньги с собой? — спросил Вашенский.

— Не к спеху. В банке целее будут. А почему вы орден оставили, мне не понятно.

— Уж тут-то все понятно. Я лечу на самолете, да еще с пересадкой в Москве. У меня орден отберут на таможне. Идти на такой риск глупо. Его заберут позже надежные люди, способные перевозить такие вещи через границу.

— С пересадкой? — задумчиво переспросил Журавлев.

— А вы знаете, сколько лететь от Новосибирска до Парижа? Пол земного шара. Прямых линий между европейскими странами и Сибирью не существует. Сначала в Москву, а потом в Париж.

— Странно, почему я раньше об этом не подумал… Еще одно узкое место.

— Москва? Узкое? Вы спятили.

— Нет, я о своем. Желаю удачного полета, господин Вашенский. Кстати, вы не знаете случайно Гийома Пуартье? Тоже из русских, живет на юге Франции.

— Не имел чести. Я, видите ли, далек от коллекционирования всяких блестящих побрякушек. Это уж так, для престижа, чтобы не ударить в грязь лицом. Хотите вы того или нет, но Платон Зубов вошел в историю. И, по моему мнению, был незаурядной личностью.

— Да, безусловно. Раз вы не знали Гийома Пуартье, я могу быть спокойным. Вы долетите до Парижа без приключений.

— О чем это вы?

— Ни о чем. Желаю счастливого полета.

Журавлев повернулся и направился в центр, где в открытом кафе его ждала Анна.

Девушка нервничала. Она влюбилась и поняла это после появления красотки, которая увела Дика на всю ночь. Ее самолюбие было задето. Когда Журавлев сел за столик, где Анна допивала второй коктейль, она набросилась на него с упреками:

— Опять с этой рыжей кошкой встречался?

— Аня, ты уже отдавила мне все мозоли. Успокойся.

— Хорошо. Объясни мне, дуре, где может шляться мужик целыми днями в чужом городе? Только не ври, что ты здесь бывал раньше. Мы целый час с тобой искали театр, где будет проходить конкурс. Скажи сразу, что я тебе надоела.

— Декорации вывезли?

— Не терпится? Скорей бы я свалила? У меня целая неделя отпуска. Я проведу ее с тобой. В Москве мне только паспорт с визой получить и билет на самолет. Это я могу сделать в день отлета в Ниццу. Билет до Москвы я сдала. Полечу в последний день.

— Я спрашиваю про декорации.

— Грузят на машины. С самого утра. Повезут завтра.

— А гастроли через неделю? Играть придется на голой сцене. За неделю до Ниццы их не довезут.

— Значит, самолетом отправят. Делаешь из меня дуру, заставляешь следить за театральными рабочими, считать ящики. Это чтобы занять меня каким-то делом и чтобы не мешала твоим свиданиям?