— Думаете, я обижусь?

— Нет, не думаю. Так вот, когда статья распечатана и доставлена шефу, там, среди авторов уже вписана фамилия этого шефа. С инициалами. Только в этом случае, он дает «добро» на публикацию. Формально его можно, конечно, и не включать, но тогда он замотает, затрет, в редакции журнала шепнет кому надо — и все, публикации не будет. Кроме того, может начать палки в колеса ставить, работе будет всячески мешать, и, в конце концов, выживет из лаборатории. А то и из института. Статья, публикация результата — это основной продукт деятельности научного работника, то, для чего живет любой настоящий ученый. Поэтому чаще всего на условия шефа соглашаются, и начальник оказывается среди авторов.

— Так он же почти ничего не делал для этой статьи, такой начальник! — возмутилась я.

— Это вы так думаете, что не делал. А он думает — что осуществлял непосредственное руководство, и без его «таланта» и «личной энергии» ни само исследование, ни статья никогда бы не увидели свет. А может и не думает, а просто паразитирует на своих сотрудниках. Обычное дело. Как правило, среди авторов появляется также имя заведующего лабораторией — это если шеф и завлаб не одно и то же лицо. В вашем случае всегда и везде так вписывают нашего дорогого и уважаемого. Вы посмотрите список работ академика Иванова за последние тридцать лет. Он всегда с соавторами.

— И давно он так? Только с соавторами?

— Лет тридцать уж точно, а совсем старые его работы я не видел, поскольку особого повода не было. Может, на заре своей бурной юности он и писал что-то научное сам, но мне таковое неизвестно. Насколько я знаю, самостоятельно он никогда ничего не писал, зато хорошо умел выбирать соавторов. Очень давно, в доледниковую эру, у него был действительно хороший и очень добрый руководитель — известнейший ученый с мировым именем. Он фактически написал для Иванова диссертацию. Потом уже сам Иванов сделал на своего учителя донос в НКВД, того посадили и вскорости расстреляли, а все неопубликованные труды учителя оказались в распоряжении будущего академика. Причем все его статьи, даже полностью ворованные, публиковались в соавторстве, это я уже говорил. Он туда специально кого-нибудь дописывал, чтобы повязать порукой. А после того, как наш герой сделался кандидатом наук, он взял себе аспирантов, отобрав только тех, у кого имелись проблемы с происхождением…

— А что за проблемы с происхождением?

— Обычное тогда дело — родственники не в порядке. Или «враги народа», или «из бывших», или какого-то неправильного происхождения. Как он их называл — «инвалиды пятого пункта». Голова у этих ребят варила хорошо, вот они и написали докторскую своему патрону. Кое-что и от его учителя осталось, Иванов этим материалом питался еще до-о-о-лго. Давно дело было, до Второй мировой войны еще.

— А откуда вы это знаете?

— Потомки этих бывших аспирантов рассказали. Самих-то давно уж и в живых нет, зато один из них вел дневник, который у внуков сохранился… А когда началась война, Иванова чуть было самого не расстреляли — как немецкого шпиона. Так он притворился евреем, и пронесло в тот раз. Зато после войны его стали прессовать уже как еврея, и чуть было, снова не посадили. Но он каким-то образом сумел доказать свое иконно русское происхождение и выкрутился.

— Разве такое могло быть?

— Могло. А статей и монографий он сам никогда не делал. Научная статья — это почти всегда коллективное творчество. Монография — часто персональный труд, но тоже сопряженный с работой коллег. А став академиком, он не только ничего не писал, но давным-давно уже не читал статьи, автором которых считался. Последнее время все монографии для академика штамповали его сотрудники, или сотрудники его сотрудников. Это уж я знаю наверняка — сам участвовал в таком процессе.

— А почему вы так откровенны со мной?

— Так я же не сказал ничего нового. Это знают все, кому не лень, и тут нет ничего такого уж потаенного. Имени моего вы не укажете, а слухи — их кругом полно, на них всем теперь глубоко плевать.

— Понятно. А с кем еще посоветуете поговорить?

— Ну, официальную информацию вы и так найдете. Хоть бы и в Интернете. А если хотите что-нибудь «жаренное», то не знаю даже… Здесь вам никто ничего не скажет. Слишком все зависит от Деда — как неофициально академика называют за глаза. Даже не от него самого, а от его имени. На нем завязано множество тем и проектов, под него выдают гранты и люди получают вполне конкретные деньги. Имеется ряд оборонных заказов, международные договора, контракты… Иванов — это своего рода бренд. А умри он в одночасье, и вся эта благодать обвалится.

— Похоже, вы не очень-то его любите.

— А с чего мне его любить? Он ничего хорошего мне не сделал, даже наоборот.

— Расскажете?

— Да ради бога, в этом тоже нет никакой тайны. Если в двух словах, то у меня уже готова была кандидатская, когда меня заставили отдать ее Деду. Решили, что слишком хороша для кандидатской. Он выдал мою работу за свою, и напечатал как монографию с неким соавтором, который был вообще ни при чем, а мне пришлось начинать все заново.

— Вас заставили? Но как?

— Есть такая классическая фраза: «Есть многое на свете, друг Горацио, чего не снилось нашим мудрецам». Мысль понятна?

— Ну, томика Шекспира у меня сейчас с собой нет, да и времени, чтоб перечитывать «Гамлета» тоже не предвидится. Это секрет?

— Почти. У каждого из нас свои скелеты в шкафах, у кого больше, у кого — поменьше. И каждого преследуют личные призраки. Короче, украденная у меня диссертация — это только одна из причин. Все! Мне пора бежать. Очень рад был нашей беседе. Да! Фамилию и имя мое — нигде не упоминать, а то, что я рассказал — можете использовать как угодно.