Говорить я не могла, только кивнула и уткнулась носом в стакан с кларетом.

Сэр Флэтчер был явно обрадован и тем, что пристроил шкатулку, и тем, что я вскоре удалюсь. Он, все так же тяжело, с присвистом дыша, откинулся на спинку и широко улыбнулся мне.

— Это очень великодушно с вашей стороны, мистрисс Бошан. Это весьма грустная и тягостная обязанность для чувствительной молодой женщины, и, уверяю вас, я вам от души признателен.

— Не стоит благодарности, — пробормотала я с трудом, встала и взяла шкатулку — такую маленькую и легкую, заключающую в себе все, что осталось от человеческой жизни.

Я знала, что там лежит. Три аккуратно свернутые рыболовные лески. Кремень и кресало. Маленький осколок стекла с округленными от трения краями. Мелкие камешки — просто потому, что они красивы или приятны на ощупь. Высушенная лапка крота — средство от ревматизма. Библия… или они позволили ему оставить ее у себя? Я на это надеялась. Кольцо с рубином — если его не украли. И маленькая змейка, вырезанная из вишневого дерева, с надписью: «Сони».

Я запнулась у двери и ухватилась за притолоку, чтобы удержаться на ногах. Сэр Флэтчер, любезно провожавший меня, немедленно подскочил ко мне:

— Мистрисс Бошан! Вам дурно, дорогая? Караульный, подайте стул!

Я чувствовала, что на лице у меня выступил каплями холодный пот, но попыталась улыбнуться и отказалась от предложенного стула. Больше всего на свете я жаждала выбраться отсюда — я хотела вдохнуть в себя свежий воздух, как можно больше свежего воздуха. Хотела остаться одна, чтобы выплакаться.

— Нет-нет, ячувствую себя хорошо, — как можно убедительнее произнесла я. — Просто… здесь немного душно. Все будет в порядке, уверяю вас. К тому же мой грум ждет меня.

И тут мне пришла в голову одна мысль, это могло оказаться бесполезным, но и не повредило бы ничему.

— Сэр Флэтчер…

— Да, моя дорогая? — По-видимому, не на шутку обеспокоенный моим видом, он был весь галантность и внимание.

— Мне пришло в голову… Как это грустно, что молодой человек в подобном положении чуждается своей семьи. Быть может, он все же хотел бы обратиться к своим родным с письмом… примириться с ними? Я была бы счастлива вручить такое письмо… его матери.

— Вы замечательно предусмотрительны, дорогая! Конечно! Я велю спросить. Где вы остановились, дорогая? Если письмо будет написано, я перешлю его вам.

— Видите ли, — я на этот раз вполне справилась с улыбкой, хоть и чувствовала ее как будто наклеенной на мою физиономию, — я не могу сейчас сказать это с полной уверенностью. В городе у меня есть родственники и множество знакомых, у всех у них я считаю себя обязанной провести какое-то время… чтобы никого не обидеть. — Я принудила себя рассмеяться. — И поэтому, если вас это не слишком обеспокоит, я предпочла бы прислать за письмом своего грума.

— Конечно, конечно! Отлично придумано, дорогая моя! Просто отлично придумано!

Бросив быстрый опасливый взгляд на свой графин, он взял меня под руку и проводил до ворот.

— Вам лучше, милочка? — Руперт отвел волосы у меня со лба и посмотрел мне в лицо. — Вы бледная, как брюхо у дохлой свиньи. Нате-ка глотните еще разок.

Я покачала головой, отказываясь приложиться к фляжке с виски, села и вытерла лицо влажным платком, который Руперт положил мне на лоб.

— Ничего, со мной уже все в порядке.

Сопровождаемая Муртой, который изображал моего грума, я смогла отъехать от тюрьмы лишь настолько, чтобы меня оттуда не было видно, после чего в полном изнеможении сползла с седла на снег. И лежала, рыдая и прижимая к груди шкатулку с вещами Джейми, пока Мурта не заставил меня подняться и сесть в седло, после чего препроводил в маленькую гостиницу в Уэнтуорте, где Руперт снял помещение. Комната находилась на верхнем этаже; отсюда видна была громада тюрьмы, плохо различимая в сгущающихся сумерках.

— Парень мертв? — спросил Руперт, и на этот раз на его широком лице, почти полностью утонувшем в густой черной бороде, отражались только сочувствие и тревога — ни следа привычных для него ухарских ужимок.

— Пока нет, — ответила я с тяжелым вздохом. Слушая мой рассказ, Руперт медленно ходил по комнате, в раздумье то выпячивая, то поджимая губы. Мурта сидел спокойно, черты его не выражали ни малейшего волнения. Я подумала, что из него получился бы отличный игрок в покер.

Руперт со вздохом уселся рядом со мной на кровать.

— Ну хорошо, он жив, а это, в конце концов, самое главное. Однако черт меня побери, если я знаю, что делать дальше. У нас нет возможности проникнуть в тюрьму.

— Нет, есть, — внезапно заговорил Мурта. — Благодаря тому, что наша барышня подумала о письме.

— Мм-м-м… Это всего один человек. И пройти он сможет только до приемной коменданта. Но для начала и это сойдет. — С этими словами Руперт вытащил свой нож и кончиком его почесал в бороде. — Чертовски трудно отыскать его в таком обширном здании.