– Не только для преступников, нам об этом еще Муромский читал, в психологии судебной психиатрии, даже свидетелями овладевает страх, и они начинают отрицать очевидные вещи, даже факты, которые не должны им повредить.

– Надо стены красить другим цветом, – заметила Роза. – Такой цвет нехороший, как в тюрьме сидишь.

Роза была права, синий казенный цвет, коричневые шкафы и серый сейф – это была тюремная палитра, враждебная практически любому человеку, а уж тем более тому, кто чувствовал себя в чем-то виноватым. Он понимал, что ему грозит остаться здесь навсегда, – и тут в его организме включались все системы защиты.

– А я почти сразу догадался, что у него в рюкзаке шкатулка. А то бы его с рюкзаком не пустил – мало ли с чем сюда ходить будут? Завтра пулемет принесут… Но здорово я его расколол?

Это была странная сцена, такой не должно быть в милицейском кабинете. Такие сцены могут происходить в адвокатской конторе мистера Мейсона или в кабинете сыщика Ниро Вульфа. Собрались приятели и сотрудники и радуются удаче…

Со шкатулкой в руках Лидочка отошла к окну. Сейчас она откроет ее и увидит мешочек с кусочками темного металла и камни, привезенные когда-то Полиной из Батума, все, что осталось от ее непутевого брата. Как давно это все было… И главное – дневники Сергея Серафимовича.

Пустое… ты нашла шкатулку, шкатулка же представляет, скажем, только сентиментальный интерес. И вряд ли больше.

– Ваша? – догадалась почему-то Соколовская.

– А я с ними и познакомилась, – призналась Лидочка, – потому что искала эту шкатулку. В ней когда-то были наши семейные реликвии. Не очень ценные материально, но дорогие для нашей семьи и для науки.

– Зачем им отдали? – спросила Роза, наслаждаясь собственной причастностью к большому государственному делу.

– Время такое было, до войны еще. Ареста боялись.

– Вот что значит в Бога не верить, – наставительно произнесла Роза. – Бог вас сохранил, а вещи не сохранил. Раз отдали, зачем ему их хранить?

Сентенция не была лишена некоторого смысла, хотя и не утешала. Лидочка держала в руках шкатулку, ей трудно было с ней расстаться. Шустов заметил ее колебания и сказал:

– Закроем дело, отдадим вам, она вряд ли кому понадобится, ведь вещь ваша.

– Когда все кончится, – заметила мудрая Роза, – тетя-дядя прибежит, наследником назовется. Скажет, всю жизнь о такой коробке мечтал. – Роза искренне рассмеялась.

– Что-нибудь придумаем, – сказал лейтенант.

Лидочка с сожалением вернула шкатулку.

– Что же он в ней унес? – вслух подумала Инна.

– А я ему на этот раз поверил, – заметил Шустов. – Он в панике был, хватал то, что ближе всего, под рукой. Если ты комнату бы представляла, то, как войдешь – налево диван и телефон – там она и лежала. Он, конечно, отпрянул. А тут комод. И шкатулка.

– При условии, что он никого не убивал.

– А я думаю, что убивал, – сказала Роза. – Тихий такой, вежливый. Точно, убивал.

– Пока мы ничего не знаем. Будем вести расследование, – решил прекратить дискуссию Шустов. – Сейчас еду в прокуратуру. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами будем думать, что делать дальше.

Хоронили Алену Флотскую через два дня, в воскресенье, 20 февраля. Сначала близкие, включая Лидочку – куда уж теперь от этой близости денешься, – поехали в морг Первой градской больницы.

Морозы уже кончились, может, и насовсем, но поднялся неприятный ветер.

В морге народу оказалось мало. Так мало, что некому было нести гроб до автобуса, который кое-как подобрался задом к лестнице. В высоком, граненом, похожем на внутренность стакана, зале ожидания стены на высоту двух метров были выкрашены в поносный цвет. По стенам, по всему периметру зала тянулись царапины. Труп долго не выдавали, а Лидочка мучилась загадкой – кто и почему царапал стену на высоте человеческого роста. Она наконец не удержалась и спросила Соню. Соня была в черном платке, на рукаве пальто – черная повязка. Непонятно, где она откопала такой обычай, возможно, от членов правительства сталинских времен, правда, у тех повязки были красно-черными.

Соня кинула равнодушный взгляд на стену и пояснила без раздумья:

– К ней крышки гробов приставляют. Привозят и приставляют.

Соня была права. Голубая, кое-как обтянутая материей крышка Алениного гроба была прислонена к стене там, где стояла Татьяна Иосифовна с незнакомой Лидочке приятельницей или родственницей. Помимо них, в гулком зале, с промокшими углами потолка и небоскребами паутин, были и несколько человек из института, и Роза, которая сочла своим долгом…

– Это ничего, что я пришла? – шепотом спросила она.