…Она не суетится, не мельтешит, и хвостом, что дорогим модным веером, едва пошевеливает, однако перемещается, внимательно обозревая свои владения. Боком может повернуться, рассматривая дно… Но вот совершила настоящую «мертвую петлю»! Замкнула полный круг в вертикальной плоскости, переворачиваясь кверху брюхом! И снова застыла… Необыкновенно!

И все же вы не этими «фигурами высшего пилотажа» более всего восторгаетесь, а чудесными переливами красок в солнечном свете. Где еще сыщешь такие! Разве что в тропиках…

Родина аухи в Юго-Восточной Азии. Амур захватывается северной границей ее ареала. Здесь она обитает на небольшом участке от Кумары до Мариинского.

Живет этот странный окунь, как правило, одиночно, стай не образует, если не считать кое-каких группировок в нерестовую пору, и принадлежит к естественно редким видам животных. Как, скажем, в мире зверей — росомаха.

Больше всего аухи у нас в крутой южной излучине Амура от села Ленинского до Троицкого, а также в Уссури. Есть она и в Ханке. Но и здесь, вероятно, ее раз в 200–300 меньше, чем, скажем, щуки. Эту цифру я не с потолка взял, а получил косвенным порядком: в военные 40-е годы, когда рыбу неводили без каких-либо ограничений, щук колхозы и рыбозаводы брали около 15 тысяч центнеров, аухи — в среднем 75 центнеров, то есть в 200 раз меньше. Средний вес щуки составлял килограмм, думаю, и окунь был близок к этому.

И еще некоторые косвенные суждения. Поинтересуйтесь уловами махальщиков по перволедью, когда нетерпеливые рыбаки усеют забереги. В это время ауха все-таки еще активна. Подсчет приведет к заключению: на 2–3 сотни выброшенных на лед щук всего один «ерш». Правда, в 80-х годах из-за многоводности Амура аухи стало чуть больше.

Ауха любит чистую светлую воду, однако в просторных, достаточно глубоких озерах живет охотно. При половодьях заходит и в небольшие пойменные озерки. Но, будучи очень чувствительной к уровню воды, она спешит на глубину, поближе к Амуру, сразу же, как только после подъема вода установится «на мере». Это, однако, не относится к молоди: сеголетки порой застревают в отшнуровывающихся водоемах.

Аухе «положено» всю жизнь хищничать. И она преуспевает в этом, не только не уступая щуке, но в чем-то и превосходя ее: та глотает все живое и шевелящееся, даже лягушку или мышь, а этой подавай одну лишь рыбу. И много подавай, ибо мы говорим о прожорливом хищнике. Летом, обосновавшись в протоках и заливах, она концентрирует свое внимание на карасиках, сазанчиках, чебаках, горчаках, малой корюшке, востробрюшке, чернобрюшке. Осенью же, когда скатывается на зимовку в Амур, ей в желудок чаще попадаются обычные на глубинах коньки да пескари. Как видно, питается наша красавица не только непромысловой, но и интересующей рыбаков живностью.

В холодное время года ауха пассивна, а в наиболее лютые морозы и длинные ночи — два — три месяца спит, завалившись боком на дно, укутавшись густой слизью и утратив всякий интерес к еде. Да и в ноябре и марте она малоактивна, хотя и не спит.

Подолгу стоит где-нибудь в затишном месте, едва пошевеливая жаберными крышками. Окажись перед ее носом рыбка — она ее, конечно, заглотит, причем не столько рывком тела, сколько всасыванием вместе с водой. Потому-то ее поклевки при подледном блеснении тихие, вялые, еле ощутимые, и подцепить ее вероятнее всего при медленном, аккуратном подергивании легкой небольшой блесны-сиговки в некотором удалении от дна. Грудью рыбку ауха никогда не давит.

Она резко активизируется после весеннего ледохода. В самом конце мая, а чаще с начала июня, когда вода в руслах рек и проток прогревается выше 18 градусов, у аухи начинается нерест. Но после освобождения ото льда до него еще целый месяц, и все это время китайский окунь усиленно питается. Жирует. Глотает рыбок чуть ли не до половины своих линейных размеров. Подолгу неподвижно стоит в засаде, медленно пошевеливая лишь высоко посаженными большими серебристо-желтыми глазами да жаберными крышками. Неподвижную, ее в воде очень трудно заметить и у коряги, и под крутяком, и среди зеленых зарослей: маскировочная окраска ее тела великолепна. В засаде может простоять и час, и два, и три.

Когда терпение иссякнет, а брюхо подведет, хищник пускается в поисковое плавание. Тихое и осторожное. Жертва рано или поздно находится, следует стремительный рывок — и вот несчастная уже в широко раскрывшейся пасти, густо усеянной мелкими зубами. И снова терпеливая засада охотника.

К нересту ауха успевает зажиреть, это ей жизненно необходимо, ибо нерестовый период растянут на два летних месяца и три приема.

Размножается ауха на течении, икра мечется в толщу воды, здесь же оплодотворяется, а потом сносится по течению по-над дном. Через 3–4 суток свободного плавания из икринки выклевывается полусантиметровая предличинка, еще день-другой она развивается на запасах желточного мешка с жировой капелькой, а потом начинает охотиться на других личинок. Заглотить она способна и ровню себе, и даже немного подлиннее. Правда, в этом случае несколько часов изо рта маленького живоглота торчит хвост несчастной жертвы.

Как видно, аушная мелюзга прожорлива и хищна с раннего «детства». Всего через полтора суток после вылупления личинка обзаводится острыми зубками на хорошо развитых челюстях, и ее глазенки уже загораются плотоядным блеском.

Уже при сантиметровой длине малек формой и цветом похож на родителя. Только рот у него непомерно велик да сам он почти прозрачен. И все же просматривается необычная, тоже прозрачная, затейливая раскраска тела: голова в оранжевых пятнах, брюшко — в черных. И все краски младенчески чисты и акварельно нежны… А на жаберных крышках по острому шипику.