Эриль тотчас вскинул голову, ноздри его затрепетали, глаза в темноте загорелись, он стал похож на зверя, почуявшего охотника недалеко от своего логова.

Сначала было тихо. Потом пронзительный голос завыл:

— Ингерд!.. Покинь чужой дом! Ступай с нами!..

Обнаженное тело, пестреющее струпьями закрывшихся ран, конвульсивно дернулось, но эриль Харгейд повелительно вытянул над ним свою белую, как снег, руку и сказал только одно слово:

— Схор.

И тело чужака покорно затихло.

Те, что за окном, видно, почуяли, что против них объявилась какая-то сильная сила, и гнев обуял их. Страшный рев потряс ветхие стены избушки, вздрогнули пол и потолок, Ян зажал ладонями уши и уткнул голову в колени, лишь бы не слышать эти вынимающие душу вой и стоны. Но эриль все так же стоял и не двигался, и больной под его рукой лежал, будто мертвый, тогда как знахарь был белее инея, а Ян чуть ума не лишился со страху. Ему казалось — еще немного, и изба раскатится по бревнышку, и крыша рухнет, и мох разлетится по ветру, до того ее всю трясло и шатало.

Тогда эриль Харгейд вытянул вперед правую руку и несколько минут так стоял, не подпуская друг к другу душу умирающего и тех, кто за нею пришел. Как же они старались прорваться сквозь этот заслон! Но заслон был прочен, и возгласы из-за двери бессилия и боли служили тому подтверждением.

Правая рука эриля начертила в воздухе какой-то знак, и Ян услыхал грозный голос:

— Ну, довольно! Пагин! Убирайтесь!

И вой разом прекратился. Торопливо заскрипел снег под удаляющимися шагами непрошеных гостей, и на улице стало тихо.

Ян отнял ладони от ушей и открыл глаза. Эриль Харгейд стоял, опустив руки, и в белых волосах его искры играли, а сам он будто светился весь. Ян вжался в стену, но прятаться было некуда. И вот колдун повернулся к нему и говорит:

— Хорошую службу сослужил ты, Ян Серебряк. Домой теперь ступай, не бойся никого.

Ян на ноги поднялся и медленно спиной к двери попятился, поглядывая то на эриля, то на знахаря, словно не веря, что живым его отпускают. Добравшись до двери, выскочил, как ошпаренный, и опрометью в стан свой кинулся. О напасти, что недавно под окнами бродила, и думать забыл, для него эриль Харгейд — всем напастям напасть. В ту ночь Ян твердо решил узнать, кто таков этот чужак, в избушке знахаря оказавшийся, и кто за ним приходил. На кого, в конце концов, он, Ян Серебряк, потратил столько сил и здоровья.

Сам чужак меж тем мало что соображал, в полном беспамятстве пребывая, и не слыхал, какой разговор над ним вели эриль и знахарь.

— Не простого парня подобрал ты, Вяжгир, — молвит эриль. — Доброе дело сделал, но болеть сердцу твоему, — он вздохнул, — тут и я помочь не сумею. Такие, как он, меняют жизнь всякого, кто их коснется.

— Кто же он? — знахарь на него глаз не подымал — уродства своего стыдился.

— Ингерд Ветер — из племени Черных Волков, один из маэров.

— Тот, кто избран, — еще ниже опустив голову, прошептал знахарь.

— Да, один из тех, кто способен повелевать судьбами людей и даже мир кроить по-своему. Сам-то он этого пока не ведает. Я долго искал его и боялся, что эриль Хёльмир найдет его раньше. Ты вовремя позвал меня, Вяжгир. Не то в нашей земле одной бедой было бы больше.

Знахарь зябко поежился, ему в рубахе меховой холодно стало. Старая рубаха была, не грела…

— Те, что явились за ним…

— Хёльмир их послал. Была б его воля — всех маэров бы к рукам прибрал, да только маэра так просто не сыщешь… Мимо ходить будешь — не поймешь, пока сам знак не подаст. Приглядывай за ним, Вяжгир. Я б забрал его с собой, да маэру волю свою не навяжешь… Ну, бывай.

Эриль надел тулуп и на крыльцо вышел.

Морозило. Яркая луна над лесом висела, от деревьев тени синие падали. Снег вокруг избушки весь истоптан был, но эриль следы смотреть не стал. Он взял посох, к стене прислоненный, — к другому чародею в дом заходя, посох у порога оставляли — и в руках подержал, согревая. Искры в его волосах поугасли, только луна сиянием своим лицо серебрила. Постоял немного эриль, размышляя над тем, что случилось. Как ни крути, а худое задумал эриль Хёльмир, коль на маэров охоту начал…

…За окном пела вьюга и валил снег, а парень между тем потихоньку приходил в себя. Выправлялся он долго и тяжело, и на знахаря с ним много хлопот сваилось: его надо было кормить, мыть, беречь от болезней — он же слабый был, ровно младенец, а к слабому всякая хворь пристает. А сколько он на него своих снадобий извел, все запасы поистратил.

Ян появлялся в избе чаще обычного, уж очень интересовал его этот чужак. Приносил дичь, добытую на охоте, и не раз дивился упорству, с каким знахарь ходил за больным, словно за родным сыном. Невдомек ему было, что эриль Харгейд строго-настрого велел чужака от смерти спасти. Знахарь и спасал, и сам не заметил, как прирос к нему сердцем.