– Даже мертвой не желаю попасть в местную больницу.

Я утихомирил ее тоном взрослого, отвечающего на каприз ребенка:

– Если вместо врача к нам выйдет шаман с будильником на шее, я тебя увезу, а до тех пор делай, что я говорю.

Пока мы препирались, перед нами, как кинодекорация, появилось больничное здание. Так и казалось, что сейчас оттуда выбегут разом много медсестер и начнут петь и танцевать, как в мюзикле. Здание было низкое, выстроенное в виде буквы «V», явно с учетом местной архитектуры, элегантно отделанное деревом и бамбуком. От центрального корпуса, где располагались отделение первой помощи и приемный покой, отходили два боковых крыла с палатами для больных. Повсюду царила чистота, и все утопало в тропической зелени, на зависть любому садоводу.

Оба мы уже успокоились, а необыкновенная расторопность персонала убедила нас окончательно. Врач, рыжеватый американец, который вполне смотрелся бы в любой футбольной команде, заверил меня, что ничего страшного с Сарой не произошло. Однако, когда я рассказал о ее состоянии, он настоял на том, чтобы на ночь она осталась под врачебным контролем.

Сара немного поворчала, но место произвело на нее такое впечатление, что перспектива здесь переночевать уже не казалась тоскливой. Сестра в ослепительно-белом халате (его, наверное, стирали тем самым средством, упаковка которого заменяет две более дешевого) проводила нас в комнату, которую язык не поворачивался назвать больничной палатой. Я подождал, пока Сара устроится на кровати, и отправился позвонить, поскольку автомат с жетонами находился за территорией больницы. Позвонив брату и невестке, я возвращался к Саре.

Стоп.

Улыбнувшись дежурной вахтерше, я пересек вестибюль и свернул налево в коридор. Пройдя его целиком, я уверенно, без стука, открыл дверь в последнюю палату. Даже сейчас я доволен, что туда вошел. Тут же стало ясно, что я ошибся дверью. Занятый своими мыслями, я свернул не в то крыло и оказался в мужском отделении.

Прошла доля секунды, и сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди. Я не верил своим глазам.

На койке, с загипсованной ногой, растянулся Вальтер Чели.

– И ты затеял весь этот шурум-бурум, чтобы найти меня?

Я вскинулся:

– Это я затеял шурум-бурум?! Да ты отдаешь себе отчет, какую неразбериху ты устроил в Италии, когда внезапно исчез? До сих пор у нас полно таких, кто заложил бы душу дьяволу, чтобы узнать, что с тобой стряслось. Мало того, ты появляешься здесь под фальшивым именем, тебе огребается такая девчонка со всеми прибамбасами, а ты вновь испаряешься! По части искусства исчезать Дэвид Копперфилд тебе в подметки не годится.

Вальтер развалился на койке, а рядом с ним сидела Сара. Они держались за руки и были оба такие загорелые, ухоженные и счастливые. Как только я попал не в ту комнату и оставил там вместо себя повисшее в воздухе «sorry!», я тут же помчался к Саре, сдернул ее с кровати и потащил к этому счастливчику – Куку-погляди-ка-кто-это! Надо сказать, они поначалу глядели друг на друга, словно не узнавая, а потом бросились обниматься с такой страстью, что я даже опешил. Особенно он: у него слезы стояли в глазах, а в ушах, должно быть, играла музыка. А у Сары было такое личико, какое, наверное, было у Бернадетты, глядящей на Лурдскую Мадонну. [41] Я незаметно вышел из комнаты, почувствовав себя лишним. Вернулся я, насвистывая, на следующее утро, но они, по-моему, так ничего и не заметили.

Но теперь-то уж я наверняка заслужил объяснений.

Вальтер глядел на меня своими черными глазищами, которые я так хорошо знал. Эти глазища были способны зажечь огоньки телекамер и создать у зрителей ощущение, что он находится рядом с ними, в их гостиной. Прошло четыре года, он прибавил пару килограммов, но обаяние его осталось прежним.

– Я уже все объяснил Саре. В тот последний вечер, когда я поехал за шампанским, меня сбила машина. Я очнулся наутро в этой больнице, с ногой на вытяжении…

Сара сияла и силилась объяснить все и сразу:

– Он здесь не живет, поэтому мы и не могли его разыскать…

– У меня дом на Мари-Галант, острове напротив Гвадалупы. Я редко оттуда выезжаю, а если и выезжаю, стараюсь не останавливаться дважды в одном и том же месте. У меня есть маленький туристский самолет, я вожу его сам. Если лететь над морем, от острова до острова не больше двух часов лету, и можно запросто остаться незамеченным. Неподалеку отсюда, в Ламантене, есть маленький получастный аэродромчик, что-то вроде контрольной вышки с посадочной полосой. Там же можно и заправиться без лишних вопросов. Обычно я еще и приплачиваю, чтобы скорее забыли…

Вот почему никто не мог нам помочь, ни в аэропорту, ни в других местах. Наш герой передвигался на собственном транспорте, и я хлопнул себя по лбу: как же я мог забыть, что дружище Фриц владел патентом на полеты! Я видел не одну его фотографию а-ля Красный Барон. [42] Но я простил себе этот просчет, поскольку в Вальтере всегда было что-то раздражающее. За его словами стояла какая-то скрытная, охотничья жизнь, которую он сам, может, и не принимал в расчет, а мне она доставляла немало хлопот, потому что я не мог ее понять.

– Когда я познакомился с Сарой…

Вальтер с улыбкой обернулся к ней, и словно свет упал на зеркало. В ответ глаза моей племянницы засияли, как два маяка. Молчание их обоих было красноречивее любого диалога.

Что ж, теперь мне осталось выяснить только одно: почему?

Вальтер посмотрел на меня с видом той самой веревочки, которая сколько ни вейся… Он знал, что рано или поздно я ему задам этот вопрос. Знал, что рано или поздно придет некто и все равно его задаст, и придется на него ответить. Он этого боялся и в то же время, наверное, этого хотел. Нет такого самолета, который может увезти от себя самого. Он заговорил, будто снимая груз с души: