– Антон Петрович, тогда…

– Только не вздумайте сейчас заявить: тогда я пойду!

– Да что Вы, Господь с Вами… Я что сказать хотел: тогда, хотел я сказать… тогда я за этим, считайте, и пришел: чтобы Вы мне сообщили… Я только не понимаю, куда мне с этим теперь – деваться.

– Некуда Вам с этим теперь деваться, – развел руками Антон Петрович. – Простите меня: не должен я был. Но я правда… от отчаяния. И еще от того, что Леночка… Елена Фертова, дочка моя, говорила про Вас однажды. Появился, говорила, у нас недавно еще один такой, как ты, – печальный клоун, Петя Миронов.

– Она так сказала? Спасибо ей… Ох, Антон Петрович, я теперь уж с Вами буду… до конца. Вы же знаете?

– Знаю, знаю, Петя. Только Вы не бойтесь ничего – я-то ведь ничего не боюсь. Я просто совсем не готов: у меня Лев. Внук мой, Лев, семнадцать лет, десятый класс вот-вот заканчивает. И Леночка, дочка… проблематичная. Но главное – Лев. У него любовь… или не любовь, но Вера, она одноклассница его, может от него забеременеть, то есть уже забеременела… или не забеременела, я не знаю, я растерян, я не готов. Мне надо познакомить Вас со Львом, Петя, он не справится с жизнью без меня, он капли в глаза закапывать забывает, его Ратнер пасет… ох, что ж Вы так совсем ничего не знаете-то! Ратнер – это экстрасенс один, они на каждом шагу теперь – и еще больше будет, скоро уже будет… это зараза такая страшная, понимаете?

Печальный клоун Петя Миронов смотрел на него и понимал – все.

До этого он видел Антонио Феери только на арене. И только один раз: Петя пришел в цирк на Цветной слишком поздно, Антонио Феери не выступал уже. А потом вдруг дал представление, одно-единственное, «Фокусы, изжившие себя»… – говорили, для того дал, чтобы убить Маневича, – и якобы вскоре после этого Маневич действительно умер. Но Петя не верил. Даже тогда не верил, когда афиша с кроликом, у которого лицо Маневича оказалось, сразу после представления пропала: на другой день пришли люди на работу, а афиши – нету. Как никогда и не было. И на месте афиши – пустое место. Но все равно Антонио Феери не мог хотеть убить… пусть и Маневича… смешно. Достаточно ведь просто один раз Антонио Феери увидеть, лицо его увидеть – и все же понятно же сразу!.. Петя был на «Фокусах, изживших себя», о них потом молва шла по всей Москве – люди чуть ли не демонстрации у цирка устраивали, чтобы программу повторили, но дело не в этом. А в том, что после представления Петя Миронов попросту заболел болезнью под названием «Антонио Феери». Вот уже скоро три года он думать ни о чем не мог, кроме вот: как познакомиться с Антонио Феери… и – говорить с ним, изредка навещать, помогать ему в… во всем просто, все равно в чем! Просто – быть возле этого человека, потому что не быть около него – раз есть он, вот же, прямо рядом, в этом городе, в этой профессии… хорошо, не в этой, а в смежной, – глупость и опять глупость. Это как жить в Париже и не бывать на Монмартре.

Но вся беда в том, что был Петя Миронов воспитанный мальчик. Воспитанный мамой в Лебедяни – тихой яблочной Лебедяни под Липецком, где только и можно растить воспитанных мальчиков. Понимающих, что… глупость и опять глупость, но не приближающихся к кумирам. Шанс встретиться в каких-нибудь естественных обстоятельствах, говорил себе Петя, у них имеется, остальное – судьба. Однако судьба оказалась скупа: Антонио Феери дал, значит, одно представление и в цирк на Цветной, где Петя тогда уже начал работать, не вернулся.

– Я так всегда хотел встретиться с Вами, Антон Петрович… – сказал печальный клоун Петя Миронов. – Я так хотел учиться у Вас – всему!

– Учитесь, – сухо ответил Антонио Феери. – У Вас есть полгода. Но это – максимум. Успеть бы познакомить Вас со Львом. Так с чем Вы пришли?

– Ни с чем, – опять признался Петя Миронов. – Просто мне надо было или прийти к вам, или – или тогда уж… или тогда уж все смысла не имело.

– А Вам зачем смысл?

– Ну как же… – сразу начал сбиваться Петя, – как же «зачем»? Когда Вы из форганга только выходили, всем было понятно, что смысл, Ваш смысл, – есть…

– Всем было понятно? – поднял брови Антон Петрович. – И Вам было понятно? Так в чем же он, мой смысл, – не поделитесь?

– Вы же ба-лан-си-ро-ва-ли! – с улыбкой сумасшедшего напомнил ему Петя. – Между правдой и неправдой балансировали… между да и нет, между «я» и «не я» – между всем и всем! Этого никто не умеет… балансировать: все обязательно либо там, либо тут, а Вы – между. И я хотел бы так… – мне кажется, что в этом-то как раз и искусство, все искусство: быть – между.

– Что ж Вы такое говорите-то… – опешил Антон Петрович.

– Неправильное? – ужаснулся Петя.

– Да в том-то и дело, что правильное! Только сам я обозначить этого все никак не мог, ну никак не мог… а Вы пришли – и обозначили, печальный клоун Петя Миронов… Надо мне посмотреть Вас в работе… обязательно бы.

– Да у меня только так… у меня только репризы отдельные…

– Значит, репризы и посмотрю… вот со Львом специально приду и специально на Вас посмотрю.

Нет, он, печальный клоун Петя Миронов, не заслужил такого: чтобы сам Антонио Феери, специально, его репризы пришел смотреть… Умирающий, Господи, Антонио Феери! Что же делать, что ж теперь делать… – то!

– Вы, Петя, об этом не думайте… зачем думать об этом! Так бывает… всегда.

– Я об этом не думать – не могу, Антон Петрович… в плохое время мы встретились.

– В самое хорошее, Петя: между жизнью и смертью – ба-лан-си-ро-вать будем! Чудесное слово такое, задумчивое… «ба-лан-си-ро-вать». А потом я качнусь в одну сторону и – поминай как звали. Но Вам еще долго после меня – ба-лан-си-ро-вать.

– Можно все-таки спросить, Антон Петрович… как Вам стало известно?

– У меня приятель один старый, фронтовой, есть. Врач. Вот я к нему и сходил на обследование, заметив кое-что у себя… на себе. А между нами врать, видите ли, не принято.