Он отошел от стоянки, подумал немного и повернул к обрыву. Шел осторожно и тихо, помятуя о круче и вечуварах, и все же снова ощутил колючий холодок, когда увидел перед собой полночный лик безымянного идола.

Ингерд заставил себя преодолеть страх и сел на краю обрыва. Неярко светила луна, где-то кричала выпь. Внизу стелился туман, скрывая кусты и корни деревьев, но Ингерд знал: там болото — огромное, гиблое, в нем нет дорог и троп, в нем — смерть. С восходом они пойдут туда, и сколько бы они ни прошли, никто до них не прошел больше.

Ингерд сидел на краю обрыва, из-под ксара блестели только глаза. Он держал в руках меч, сжимая рукоять, словно брал у него силу. Этот меч был молод, гораздо моложе прежнего, который достался ему от деда. Этот меч был другим, как стал другим и сам Ингерд, в одночасье лишившийся дома, семьи, жизни.

Шевельнулась ветка, из травы вспорхнула птица испуганная. Из зарослей неслышно появился Аарел Брандив, подошел и сел рядом. Некоторое время они молчали, тишину слушали, потом спрашивает Орел:

— О чем задумался, Волк?

— О завтрашней дороге, — ответил Ингерд, и голос его прозвучал приглушенно из-под ксара.

Брандив окинул взором туманную долину, объятую сном, полным причудливых видений, скрытых для человека, но доступных для него.

— Дорога будет трудной, — сказал он. — Когда-то, очень давно, через болото гать была построена, но теперь от нее даже следа не осталось.

— Кабы не Травник — в обход бы повернули, через мои земли. Крюк, конечно, зато надежнее. Да и Скантир с Редмиром ранены серьезно, без помощи знахарской пропадут.

Они еще помолчали, потом Брандив негромко спрашивает:

— Сильно в родные края тянет?

Ксаром было закрыто лицо Ингерда, и глаз его не видел Орел, боком сидел, но дрогнул голос Волка, когда ответил:

— Все бы отдал, все, что имею, лишь бы по своему берегу пройтись. Да, чую, уже не судьба. Всей моей заботой родное племя было, я на охоту ходил и в Море ходил, чтоб стаю свою накормить, в битву ходил, чтоб дом свой защитить. Теперь некого кормить и некого защищать. Болит невыносимо сердце мое. Некуда мне деться от этой боли.

— Человек не бывает бездомным, Ветер. Можно иметь малую вотчину и быть ее сыном, но можно — и должно — быть сыном вотчины, что от Моря до Моря раскинулась, и за нее свою жизнь положить. Ты видел, сколь она огромна и прекрасна, а ведь ты не видел и половины! Ян ходил в Горы, ты ходил в Море, вы как половинки одного яблока, целого узреть не можете, а уж ветку, на которой то яблоко висит, да дерево, на котором та ветка растет, — и подавно. Я летал через все земли, как ты и просил, и знаю человека, сумевшего узреть в осколке единое. Это Эрлиг Белый Тур, сын Исмела Стиэри, шагнувший дальше своего отца.

— Он маэр? — теперь голос Ингерда не выражал ничего.

Аарел Брандив взглянул на него.

— Ты знаешь, кто таков маэр?

— Эриль Харгейд говорил об этом.

— Да, он маэр. Как и ты, как Рунар, Кьяра, эриль Хёльмир. Эрлиг молод, но люди идут за ним и пойдут до конца. Он ставит крепости по Келмени и по Стечве, он собрал большое войско, и янгары подчиняются ему беспрекословно. Теперь Соколы бьются рядом с Лисами, а Орлы рядом с Барсами. Прежде разрозненные племена ныне защищают общее, как свое. Нет, не добыть Асгамирам Соль-озеро. В честном бою не добыть. Они сейчас все свои силы собрали, удар готовят.

— Я — маэр, Эрлиг Стиэри — маэр, а кто ты, Аарел Брандив? Много знаний несешь ты в себе и много загадок. Помнится, Ян обмолвился, что ты больше птица, нежели человек, хотя сам объяснить не мог, почему.

— Я — атанн, Волк. И если ты не ведаешь, что это такое, не проси, чтоб я рассказал тебе. В урочный час ты узнаешь все или не узнаешь вовсе.

Откуда-то с болот снова прокричала выпь. Брандив поднялся на ноги, стряхнул со штанов прилипшие гнилые листья.

— Пойду погляжу, как там болящие, — сказал. — Скоро рассвет.

Ингерд остался один. Сидя на краю обрыва, у границы Медвежьих земель, охраняемых безмолвными вечуварами, он учился видеть великое.

Рассвет так и не наступил. Вместо этого ночь обернулась серыми сумерками и зарядил нудный дождь — не сильный и не слабый, как раз такой, чтобы свести с ума.

— Эй, Лис, — говорит Эйрик, стуча зубами — его с ночи бил озноб, — отгадай загадку: снизу вода, сверху вода, а посередине больная нога?

И рассмеялся, а потом сморщился — рана на груди отозвалась.