При виде такой дьявольской злобы в человеке невольно возникает вопрос: неужели не нашлось ни одного человека, хотя бы среди военных руководителей, который — если уж и не из соображений человечности, то хотя бы из соображений лишь чисто международного права — протестовал бы против выполнения такого приказа. Нет, не нашлось. Даже в ходе самых тщательных розысков материалов Нюрнбергского процесса такого человека найти не удалось. Сам главнокомандующий сухопутных сил фельдмаршал Вильгельм Кейтель тоже дает жалкие ответы, когда в связи с этим он подвергается допросу на Нюрнбергском процессе. А именно:

«ПРОКУРОР: Разве вы тоже одобрили и нашли правильным приказ о расстрелах?

КЕЙТЕЛЬ: Я не мог ничего сказать против него, с одной стороны, боясь угрозы наказания, с другой стороны, потому, что и так я не смог бы его изменить без личного указания Гитлера.

ПРОКУРОР: Ну, и вы считали правильным этот приказ?

КЕЙТЕЛЬ: По своим внутренним убеждениям я не считал его правильным, но, после того как он был отдан, я не мог ему противиться.

ПРОКУРОР: Но ведь вы были фельдмаршалом, выросшим на традициях Блюхера, Гнейзенау и Мольтке. Как вы могли беспрекословно терпеть, чтобы молодых людей убивали одного за другим?

КЕЙТЕЛЬ: Причины, по которым я не выступил против приказа, я уже перечислил Сейчас я уже не могу изменить этого. Эти вещи произошли, и я знаком с их последствиями.

ПРОКУРОР: Вы были генерал-фельдмаршалом, Кессельринг, Мильх и другие — то же самое. Как оказалось возможным, что из вас, которые были в таких чинах и могли оглядываться на такие военные традиции, не нашлось никого, кто был бы достаточно храбр, для того чтобы выступить против убийств, выполненных с таким хладнокровием?

КЕЙТЕЛЬ: Я не выступил против. Большего в связи с этим сказать не могу, а от имени других делать здесь заявление не могу.

ПРОКУРОР: Ну, тогда перейдем к другому вопросу. Помните ли вы, что вы велели задерживать на Восточном фронте также французских солдат, воюющих на стороне русских? В связи с этим вы отдали следующее приказание, зачитываю: «Серьезное следствие против членов семей французов, воюющих на стороне Советов, которые могут находиться на территории оккупированной Франции, установило бы, что члены семей помогали известным лицам в бегстве из Франции. Нужно принять серьезные меры. Необходимые приготовления сделает ОКВ в сотрудничестве с соответствующим командующим во Франции и находящимися там подразделениями полиции и СС. Подпись: Кейтель». Вы можете вообразить что-нибудь ужаснее, чем выступать военным насилием против матери только потому, что она помогла своему сыну, чтобы он дрался на стороне союзников своей родины? Можно представить более гнусную мерзость?

КЕЙТЕЛЬ: Я много всякого могу себе представить, учитывая, что я сам потерял двух сыновей в этой войне.

ПРОКУРОР: Обвиняемый! Поймите, наконец, разницу между моим и вашим пониманием! Потерять детей на войне — это ужасная трагедия. Но выступить военным насилием против матери, сын которой желает сражаться на стороне союзников своей родины, — это гнусная мерзость! Не понимаете? Первое — ужасная трагедия, второе — гнусная мерзость, вершина жестокости. Это большая разница.

КЕЙТЕЛЬ: Я сожалею, что отдельных родственников сделали ответственными за преступления их: детей.

ПРОКУРОР: Я не желаю здесь терять время, чтобы глубже проанализировать суть вашего выражения «преступленье». Но я протестую против применения выражения и отклоняю его».

Счастливая звезда Гитлера уже начинает склоняться к закату, когда — или, может быть, именно поэтому — нацистская пропагандистская машина ошеломляет мир огромной сенсацией: в Катынском лесу, расположенном вблизи от Смоленска, наткнулись на братскую могилу 10 тыс. польских офицеров, которых якобы убили советские власти.

Что же, собственно, случилось в Катынском лесу?

Летом 1942 года немецкая организация принудительного труда «Тодт» возводила постройки в окрестностях Смоленска. Среди подневольных рабочих было и восемь поляков, которые от проживающего там некоего Парфена Киселева слышали, что вблизи находятся таинственные общие могилы. Затем в один прекрасный день, когда охрана стала немного слабее, поляки нашли указанное место, раскопали одну могилу, затем снова забросали ее землей и поставили над ней простой деревянный крест. После этого долгое время никто не заботился об этих могилах.

Но на следующее лето на эти могилы обращают внимание волки. В феврале 1943 года охотники — следуя по волчьим следам — обратили внимание на земляные насыпи в молодом хвойном лесу между деревней Гнездово и Катынской железнодорожной станцией. Весной раскапывают могилы руками советских военнопленных. В могилах — разложившиеся трупы 4183 польских офицеров, расположенные в двенадцать рядов друг на друге. Немецкая пропаганда начинает говорить «о более 10 тыс. поляков, убитых Советами».

Как только позволяют условия, немецкие власти во главе с имперским руководителем здравоохранения Леонарде Конти привозят на место международную следственную комиссию. Ее члены состоят из бельгийского, болгарского, датского, финского, итальянского, хорватского, голландского, чешского, румынского, швейцарского, словацкого и венгерского профессоров медицины. Все они известны одним и тем же: своими нацистскими чувствами и открытой дружбой с немцами. За исключением единственного швейцарца, все они являются гражданами оккупированных или союзных с немцами государств, одно существование которых, хлеб, работа и даже личная безопасность их самих и их семей зависят от благосклонности немецких оккупационных властей. Хортистскую Венгрию, напавшую на Советский Союз, представляет, например, общеизвестный германофил и открытый фашист профессор Ференц Оршош.