«О нет, Господи, – молилась она, – не дай Бог этому случиться снова!»

Он вышел и закрыл за собой дверь.

– Ты хорошо управляла моим замком, – сказал он низким мужественным голосом. Судя по всему, он ее поддразнивал.

Она попыталась придать своему лицу самое спокойное и упрямое выражение, на какое была способна.

– Твоим замком?

– Вне всякого сомнения, он больше не принадлежит тебе.

Она сжала кулаки и изо всех сил вонзила ногти в ладони.

– Ты об этом позаботился.

– Да. Как и ты позаботилась о том, чтобы я получил сорок ударов плетьми по спине и долгие недели провел в кишащем крысами узилище, какого не пожелал бы и своему врагу.

Юбки Гвин зашуршали по устланному тростником полу. Подойдя к окну, она провела рукой по оконному карнизу.

– Узилище? – спросила она с кажущейся небрежностью, стоя к нему спиной. Ей даже удалось изобразить равнодушное фырканье. – Значит, тебя захватили в плен? Они никогда не говорили об этом прямо, но я рада слышать, что людям короля это удалось.

– Не удалось.

Гвин повернулась лицом к нему:

– Почему год назад ты не назвал мне своего имени?

– А почему ты не сказала мне своего?

Она сделала паузу, и от нее повеяло холодом:

– Очевидно, тогда наши имена не имели значения.

Он улыбнулся:

– Если ты можешь сказать, что имеет большее значение, я обращусь к Генриху с просьбой, чтобы он попросил папу канонизировать тебя.

Он сделал шаг вперед, а она отступила на шаг.

– Мое имя было связано с тем, что я потерял восемнадцать лет назад, год назад означало, что меня гостеприимно примут тюремщики Тауэра.

Каждая фраза сопровождалась еще одним шагом к ней.

– Это то самое имя, что дало мне возможность сохранить ясный ум и получить обратно мои земли.

– А я думала, что этим ты обязан своему мечу.

– У тебя, Гвиневра, острый ум. И потому я стану держать тебя поблизости и воспользуюсь им.

– Своим мечом или моим умом? – усмехнулась она.

Он остановился на расстоянии одного шага от нее и улыбнулся, глядя на ее искаженное лицо.

– И тем и другим.

Ее старый пес Тайбер поднялся с места и побрел к двери на своих скрипящих подагрических лапах. Предатель.

– Твой Генрих мало что знает о том, как снова завоевать эту страну, – заметила она холодно.

По его лицу опять скользнула ленивая улыбка.

– Он знает достаточно, чтобы отправить войска во все мятежные замки, выдать женщин замуж за своих ставленников и погасить мятеж.

– В самом деле? – Она процедила это слово сквозь зубы, будто не хотела позволить ему выйти наружу.

– Да. И тебе следует помнить об этом. – Он понизил голос до заговорщического шепота. – Тебя предал твой Стефан, а не Генрих.

Она инстинктивно прижала руку к груди, будто стараясь защитить сердце.

– Король Стефан царствовал по праву!

– Он правил, применяя силу, и к тому же правил скверно. Твой дом на севере, и потому ты, возможно, мало что знаешь о делах в королевстве, но я готов тебя просветить: королевство Стефана – это страна бесконечных конфликтов и раздоров.

– Ты безумен? – огрызнулась она. – Думаешь, я не знаю, что моя страна разграблена такими, как ты?

Он покачал головой:

– Каждый барон и рыцарь понимает, что покончить с междоусобицами можно, только посадив на трон Генриха. Это не тайна, просто вопрос времени. Папа не короновал бы принца Эсташа, даже если бы тот остался в живых. Впрочем, теперь это не имеет значения.

Гвин почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица, но он, кажется, не заметил этого.

– Стефан добр и галантен, – сумела она процедить сквозь стиснутые зубы.

– Галантный или нет, но он бездарность. И украл корону. Не забывай об этом, миледи. Он поклялся уважать право Матильды на престол, а затем стащил корону, как только она отвернулась. И как это сочетается с твоими представлениями о галантности?

– Лучше, чем с моими представлениями о тебе.

Он улыбнулся, и в изгибе его губ она усмотрела, нечто опасное.

И в груди у нее над сердцем что-то шевельнулось, и она ощутила томление. Она желала его. Желала этой улыбки, обращенной к ней и для нее.

Как такое было возможно?

Чтобы лорд Гриффин был наверху, а принц Эсташ внизу? Это была семья, которую ее отец ненавидел, враг, которому король заставил ее противостоять и поклясться в этом. Она могла представить свое ужасное будущее, забрезжившее вдруг перед глазами, будто отражение в пруду.

Заставив себя отвести взгляд, Гвиневра снова вернулась к окну.