Я слушал ее рассеянно и думал о том, что за программа могла быть заложена в ту шельму-хромосому, которая заставила меня крутануть руль и оторвать от семейной жизни эту самую Эллен О'Коннелл, чья (может быть, самую малость натянутая) восторженность росла вместе с моим смятением.

— Знаешь, Жак, я чувствую, что мне пора снова чем-нибудь заняться. Это ты придал мне сил. Существуют люди, от которых заряжаешься энергией и желанием. Ты всегда так на меня действовал.

Мне, с некоторых пор лишь сужавшему собственную жизнь и выбрасывавшему балласт, удивительно было слышать такие слова, но, разумеется, я поддерживал ее намерения:

— Отличная мысль! Ты могла бы, например, преподавать биологию?

— Теперь это называется преподаватель «наук о жизни и о земле».

— Правда?

Жизнь! Земля! Мы заблуждались. Я заблудился. Я старался не задумываться о том, что я здесь делаю, зная при этом, что, куда бы я ни отправился, в любой точке мира я задал бы себе тот же самый вопрос. Эллен не интересовалась причинами, заставившими меня все бросить, перестать писать, распродать по дешевке все, что я имел, сжечь рукописи, раздать книги и свалить…

Точно так же не задумывалась она ни о том, что это за Лейла со мной путешествует, ни о том, что стало с моей женой, с которой она тем не менее изредка встречалась…

Несколько раз, входя в комнату, я засовывал руку в свою дорожную сумку, желая убедиться, что рукопись по-прежнему лежит под стопкой пуловеров. Я задавался вопросом, в каком месте своей длинной истории находилась Лейла в тот момент, когда ей удалось, преодолев межписьменные пространства, добраться до меня. Я задумал для нее еще столько приключений после смерти этого Шульца! Смерти, которая потрясла и возмутила ее. С грехом пополам я нашел слова, чтобы описать, как идет время, и рассказать о том, как Лейла постепенно превращается в женщину.

Но я должен был, по крайней мере, признать, что со дня нашего отъезда я ни разу не ощутил того странного зуда. Кисти рук, бицепсы, грудные мышцы жили предельно спокойной и упорядоченной мускульной жизнью. Ни малейшего желания ударить! Уже кое-что.

Что же касается Лейлы, она с тех пор, как встретилась с этим дядей Джо, очень мало интересовалась тем, что делаем мы с Эллен. Всякий раз, как я встречал ее в «Восточном Баре», она странно на меня поглядывала и казалась очень занятой. Она ловко наливала кофе в чашки, разносила заказы, подметала между столиками. Часто она оживленно разговаривала с подозрительными типами, напоминавшими заговорщиков из второсортных фильмов. Иногда она уходила вместе с ними, краешком глаза ловя мое осуждение, но скорее довольная возможностью бросить мне вызов.

— Да, эта девочка знает, как сделаться полезной, ничего не скажешь! Вот молодчина! — расплываясь в улыбке, говорил мне дядя Джо.

И сам что-то с важностью нашептывал на ушко Лейле, давая ей какие-то тайные поручения. Она кивала, снова искоса на меня поглядывала и бежала выполнять.

Так продолжалось до того дня, когда на залитой солнцем террасе я нашел стопку бумаги, девственно чистой и тревожащей. Кто-то даже придавил ее кирпичом, чтобы листки не разлетелись. Рядом стоял стаканчик с карандашами и шариковыми ручками всех цветов. Вокруг меня, развешивая белье, певуче переговаривались женщины, кричали чайки, от Сент-Мари-Мажор доносился оглушительный трезвон.

Я сел, потрогал листок, нацарапал на нем выколотый глаз, потом голову сфинкса. Три минуты спустя смял свой рисунок и выбросил карандаш за перила. Меня распирал смех. Я хотел сказать — меня распирало отчаяние. Но и желание рассмеяться, и отчаяние где-то застряли. И потому я подставил лицо солнцу и закрыл глаза.

Когда я снова их открыл, передо мной, против света, стояла Лейла, призрачная и настойчивая.

— Может быть, вам еще что-нибудь надо для того, чтобы начать? Пойдемте со мной. Я кое-что вам покажу, что может вам пригодиться. — И независимо двинулась к темной лестнице.

Я бы и рад, не трогаясь с места, попросить ее уйти, но, поскольку в последнее время почти ее не видел, мне и пойти за ней хотелось тоже. Кроме того, я начал опасаться, как бы она не занялась чем-то несовместимым с придуманным мной персонажем. Иногда я боялся, что она исчезнет. Я представлял себе, как она шутит с моряками, отплывает на первом попавшемся судне, тайно пересекает границу. Словом, я боялся ее потерять, боялся, что ее погубят. Вот и пошел следом.

На этот раз, вместо того чтобы подниматься к небу, мы погрузились в недра. Когда мы спустились по лестнице, Лейла повела меня в подземелья, в которых, похоже, освоилась с невероятной быстротой. Мы прошли через подвалы. Потом снова поднялись наверх, должно быть, уже в другом здании, а оттуда, не выходя на свет, попали в гараж с десятками боксов за железными дверьми. У Лейлы был ключ, одну из них она открыла и снова заперла за нами. Мы стояли неподвижно в темноте и тишине, затаив дыхание и прислушиваясь.

Когда Лейла включила свет, передо мной оказалась гора новых коробок и упаковок, на которых красовались названия известных фирм, производящих всевозможные приборы: телевизоры, видеомагнитофоны, проигрыватели, компьютеры, принтеры, фотоаппараты, цифровые камеры, а кроме того — кондиционеры, вентиляторы, печки и не знаю что еще… Здесь хватило бы товара не на один магазин компьютерной или бытовой техники.

Лейла проложила себе дорогу среди всего этого барахла. Я увидел у нее в руке резак. Она вспорола картонную упаковку ноутбука, потом вторую, третью, грубо вытащила компьютеры, разложила передо мной.