— Хорошо, что все трудятся, ведь труд есть часть служения Господу, — перебил ее Гизельберт и, чуть помолчав, спросил: — А что Пентакоста? Служит ли она примером для всех?

— Да. Несомненно, — ответила с невольной язвительностью Ранегунда. — Но не слишком похвальным. Вот уж два дня, как ее занимает наш знатный гость по имени Беренгар. Он сын Пранца Балдуина, намерен прожить у нас с месяц и платит золотом за радушный прием.

Гизельберт помрачнел.

— Ты намекаешь, что он приехал с ней повидаться?

— Он представился ее давним знакомым. Я поместила его в северной башне, на том уровне, что под сигнальным огнем. В той же башне живет иноземец и расположены два караульных поста. Так что наш гость всегда под присмотром. — Она вдруг вспыхнула и сердито сказала: — А что еще я могла? Сын такого отца…

— Должен быть принят со всевозможной учтивостью. Надменность или невежливость в этом случае опозорит наш род. — Брат сурово взглянул на сестру. — Что еще сделано?

— Ничего. Что тут можно поделать? Хорошо и то, что они лишены возможности где-нибудь запереться наедине.

Ранегунда с недоумением взглянула на брата. Он обязан найти какой-нибудь выход из положения, а не хмуриться и расспрашивать, что да как.

— Не позволяй ей зайти за черту, — изрек после паузы Гизельберт. — Мне пришлось утопить одну жену и не хотелось бы утопить и другую. — Его голос сделался странно скрипучим, а лицо все более походило на маску прислужника старых богов. — Будь с гостем любезна и не допускай нежелательных слухов.

— Как я могу это сделать? — воскликнула Ранегунда, опешив. — Я и так разрываюсь на части. Что ты несешь, Гизельберт! Есть вещи, какие можешь решить только ты. Возьмись же за это!

Брат, ничего не ответив, отступил на два шага от белой границы, потом с отсутствующим лицом произнес:

— Расскажешь мне обо всем через месяц. А до того не смей здесь появляться. Ты прервала мои размышления о Христе Непорочном, и теперь мне придется долгое время восстанавливать нарушенную тобой связь. Если вздумаешь приехать раньше, знай: братья-привратники даже не выслушают тебя.

— Но, Гизельберт, есть и другие дела, которые ждут обсуждения! — вскричала ошеломленная Ранегунда, не веря ушам.

— Постарайся справиться с ними сама, ты ведь герефа. Я не могу позволить мирскому вторгаться в обитель через меня.

Гизельберт повернулся и исчез за углом ближайшего бревенчатого строения.

Ранегунда молча смотрела ему вслед. Он даже не спросил, кто убит, и не поинтересовался деталями схватки. Она не смогла узнать его мнение о повышении Амальрика и о том, можно ли прекратить рубку леса на время сева. Он не дал ей возможности рассказать ему о Сент-Германе и о его заманчивых предложениях… хотя бы о том, что касается пчел. Но… Вдруг брат опомнится? Вдруг он вернется? Она все стояла, а Гизельберт все не шел. В проеме ворот сновали другие монахи.

Через какое-то время Ранегунда вздохнула, перекрестилась и отошла от монастыря Святого Креста.

Сент-Герман сидел на траве, но встал, как только Ранегунда приблизилась.

— Лошади напились, герефа, — доложил он по-солдатски.

— В таком случае, подтяните подпруги, — приказала она, беря своего мышастого под уздцы.

— Мы уезжаем? — спросил с удивлением Сент-Герман, но послушно отвел стремя ее седла в сторону, чтобы добраться до пряжки.

— Да. У моего брата более обязательств перед Христом Непорочным, чем перед людьми, какие ему подчинялись.

Она ухватилась за высокую луку седла с таким гневным видом, что Сент-Герман не осмелился ей помочь.

— Что ж, — сказал он, затягивая подпругу гнедой. — Поедем вдоль побережья?

— Да, — уронила она. — Нам нет нужды встречаться с бандитами дважды.

— Разумеется, — кивнул он и, вскочив в седло, резким хлопком по крупу послал гнедую вперед.

Добравшись до побережья, они позволили лошадям идти рядом Ранегунда сидела в седле с гордо вздернутой головой и не выказывала желания вступить в разговор, но Сент-Герман все же спросил:

— Вы поссорились с братом?

— У меня не хватило времени даже на это. Он поспешил уйти, — мрачно ответила она.

Но спутник не стал ее утешать.

— И распрекрасно! От человека, который не в состоянии выслушать собственную сестру, нечего ждать.

Ранегунда побагровела, готовая горой встать на защиту того, кого только что мысленно обвиняла, и… сникла.

— Вы имеете полное право так думать, — уныло сказала она. — Брат обидел меня, а теперь мне горько, что я позволила себе на него разозлиться.