Временами мне удавалось уснуть. Празднество продолжалось, начался второй день тиби. На некоторое время боли прекратились, внезапно я ощутила голод, но ближе к полудню того долгого памятного дня мой живот снова начал конвульсивно сокращаться, на этот раз со зловещей неизбежностью, которая приводила меня в ужас; я начала стонать и метаться на своем ложе. Где же Гуи? Я все время звала его, но тщетно.

Ближе к вечеру пришла гаремная повитуха, и они с Дисенк уговорили меня сесть в носилки, что были наготове. Я знала, что меня должны отнести в родильную. До детского двора было недалеко, но я почти не сознавала, куда меня несут и зачем. Все было нереальным, будто в полусне: покачивание носилок, мелькание чьих-то рук, помогавших мне выбраться, пустая комната, свет ламп, столпившиеся вокруг служанки; я сознавала только свою боль и беспощадное бремя, от которого тщетно силилось освободиться мое тело.

Я промучилась еще семь часов и наконец, скорчившись на родильном стуле и дрожа от напряжения, с криком вытолкнула своего сына. Я слышала, как он закричал, громко и басовито; в полном изнеможении, чувствуя облегчение, я смотрела, как повитуха омыла его, перерезала пуповину и по традиции положила на ложе из иловых кирпичей. Только тогда я заметила в углу огромную статую Таурт, богини всех рожениц. Она благодушно улыбалась мне, и, когда крик моего ребенка стих, я нашла в себе силы улыбнуться ей в ответ. Все кончилось.

Дисенк помогла мне подняться, и мы вместе вышли к носилкам. Стояла еще глубокая ночь, и этот незнакомый двор показался мне загадочной неизведанной страной. Я сонно опустилась на подушки, но даже не успела как следует устроиться. Носилки тут же остановились, и Дисенк дотронулась до меня.

— Но это не мои комнаты, — озадаченно сказала я.

Она покачала головой:

— Нет, Ту. Обычно роженицы остаются на некоторое время в детском дворе, чтобы присматривать за ребенком и чтобы им самим можно было оказать необходимую помощь после родов.

— Но я не хочу здесь оставаться, — запротестовала я. — Я хочу спать на собственном ложе, Дисенк. Поставь корзину с ребенком в моей спальне!

Ее лицо вытянулось.

— Мне жаль, Ту, но это невозможно. Ты должна следовать традициям.

— К Сету традиции! — взорвалась я, пытаясь выбраться из носилок. Мне отчаянно хотелось поскорее оказаться в своей маленькой безопасной спальне. — Я хочу уйти отсюда, Дисенк! Отведи меня обратно в наш двор!

Но я была слишком слаба, а доброжелательные, но уверенные руки, что удерживали меня, оказались сильнее.

Меня привели в маленькую келью и уложили на узкую кушетку. Рядом с кушеткой горела лампа. Дисенк ушла, но быстро вернулась и вручила мне сопящий сверток. Крохотное личико повернулось к моему телу в поисках соска.

— Ему назначили кормилицу, — сказала Дисенк. — Я сама перетяну тебе грудь, ты пока полюбуйся им. Какой чудесный малыш.

Я рассматривала черты его лица, так сильно напоминавшие черты фараона, что у меня перехватило дыхание. Я хотела бы ненавидеть этот маленький комочек, это существо, что разрушило все мои мечты, но не могла. Я погладила прядку черных волос на темени смешной маленькой головки и вздохнула.

— Принеси мне пива, Дисенк, — попросила я, — Очень хочется пить. И раз уж меня заточили в этой жалкой келье, сходи за косметикой и ароматными маслами. Может быть, я и стала матерью, но еще не умерла.

На следующее утро, когда я наблюдала, как кормилица кормит грудью моего сына, мне принесли свиток. Он был от Гуи. «Моя дорогая Ту, — говорилось в письме. — Если бы я знал, что твои роды ожидаются так скоро, я постарался бы все время быть в пределах досягаемости, чтобы твой посыльный мог всегда застать меня. Простишь ли ты меня? Я думаю о том, что подарить тебе в честь такого замечательного события, и молюсь, чтобы царские астрологи выбрали счастливое имя твоему высокорожденному малышу. Я навещу тебя при первой возможности». И все. Он не объяснил, где он был, но нетрудно было догадаться. По ту сторону стены его не могли найти в вихре празднования.

Следом за не обрадовавшим меня письмом Гуи явился вестник с дворцовыми знаками отличия. Мой ребенок был накормлен и спал у меня на руках. Вестник подошел к кушетке, отвесил глубокий поклон и положил на простыню рядом со мной кожаный мешочек.

— Я принес приветствия и поздравления от Могучего Быка его возлюбленной наложнице госпоже Ту, — официально объявил он. — Владыка благодарит тебя за то, что ты родила ему царственного сына, и желает выразить свою признательность подарком.

Он повернулся, чтобы уйти, но я остановила его.

— Постой! — приказала я, осторожно положила ребенка на постель и открыла мешочек.

В нем был массивный ножной браслет из золота, усыпанный крупными лунными камнями, луч солнечного света скользнул по ним, превращая их в капли бледно-зеленого масла. Обменяв его, я могла бы купить столько зерна, чтобы четыре года засеивать свои земли в Фаюме, или нанять убийцу, который воткнет нож в дряблую спину Рамзеса. Я взвесила браслет на руке и бросила его обратно в мешочек.

— Держи, — надменно велела я, протянув мешочек пораженному вестнику. — Возвращайся к фараону и скажи, что его подарок не будет принят, если он сам не принесет его. Ступай.