Фашинные танки везли на себе огромные связки бревен, они сбрасывали их в противотанковые рвы, затем преодолевали их и давали возможность пройти другим танкам.

Самоходные аппарели представляли собой обычные танки без башен. Придвигаясь вплотную к стенкам набережных, волноломам или к противотанковым стенкам, они своими корпусами образовывали наклонные плоскости, по которым поднимались другие танки.

Мостовые танки несли на себе легкие металлические мосты длиной девять-десять метров, перебрасывали их в случае необходимости через широкие противотанковые рвы или крупные воронки на дорогах и открывали этим дальнейший путь как себе, так и другим автобронетанковым средствам.

Большая часть саперных танков немедленно после выполнения подобного рода боевых задач использовалась командованием в качестве обычных танков сопровождения пехоты.

Огнеметные танки и танки с установками для метания подрывных зарядов предназначались для уничтожения дотов противника. Короткоствольные мортиры, установленные на танках, выбрасывали огромные по мощности подрывные заряды кумулятивного действия, пробивавшие стены дотов любой толщины. Вслед за взрывом таких зарядов огнеметные танки направляли в образовавшуюся пробоину струи пламени, температура которых была гораздо более высокой, а дальность действия большей, чем температура и дальность действия струй пламени ранцевых огнеметов пехоты.

Вся эта техника была распределена по отрядам разграждения.

Участок, где предполагалась высадка отряда разграждения капитана Роджера Белла, был плотно заминирован, опутан проволочными заграждениями, усеян противотанковыми препятствиями и артиллерийскими огневыми точками. Местами песчаный грунт сменялся глинистой почвой. Вот почему при высадке отряда Белла первым на берег должен был сойти танк-путеукладчик, за ним — три танка-тральщика с бойковыми тралами для разминирования минных полей. Затем с самоходной десантной баржи должен был выгрузиться фашинный танк, так как предполагалось, что на дорогах, которые вели в глубь страны, могли оказаться крупные воронки, и, наконец, для расчистки берега от различных противотанковых препятствий выгружался бронированный бульдозер.

В состав других отрядов разграждения, которые по плану выгружались справа и слева от отряда Белла, входили танки, предназначенные для подавления артиллерийских огневых точек противника. По данным разведки, в этом секторе высадки отсутствовали такие труднопреодолимые препятствия, как набережные, волноломы и рвы, поэтому отрядам разграждения не были приданы аппарельные и мостовые танки. Каждый отряд разграждения целиком грузился на одну самоходную десантную баржу. Необходимо отметить, что англичане предложили американцам свои саперные танки. Однако это предложение было вежливо отклонено, и американцы использовали при высадке только танки-амфибии, которые, к сожалению, принесли слишком мало пользы, так как зависели от погоды и, в частности, от состояния моря, а оно в день «Д» не баловало десантников. Для военных историков остается загадкой, почему американцы, которых обычно считают самой механизированной нацией в мире, решили высаживаться в Нормандии без саперных танков. Возможно, что здесь известную роль сыграло чувство национальной гордости, помешавшее американцам воспользоваться разумным предложением английского командования, которое было сделано сразу же после назначения Эйзенхауэра и Монтгомери на посты главнокомандующих союзных сил. Американское командование и военные инженеры к этому времени, вероятно, уже решили, с какими средствами и как будут высаживаться в Нормандии американские войска, и приступили к необходимому обучению их. Конечно, трудно было отказаться от уже выработанных и утвержденных планов и программ обучения и начать все сначала. С точки зрения американского военного планирования потерь в живой силе во время вторжения в Нормандию ожидалось больше, чем считало английское командование. Когда американцы столкнулись с обороной немцев, построенной на плацдарме «Омаха», они должны были идти напролом, прорывать ее голыми руками. Американские военные теоретики, выступая в защиту подобного рода боевых действий, заявляли, что только таким образом можно добиться успеха в предельно сжатые сроки и что большие потери при этом оправданы, так как достигнутый успех неизбежно уменьшит дальнейшие потери. Однако после боев на плацдарме «Омаха» подобная аргументация звучала, мягко говоря, неубедительно. Все говорит о том, что если бы американцы приняли от англичан их военную технику, в частности саперные танки, и использовали бы ее в боях на плацдарме «Омаха», то они сразу пробились бы через галечную насыпь, проделали бы проходы в проволочных заграждениях и минных полях, а их пехота и танки непосредственной поддержки высадились бы на берег без той опасной задержки, которая имела место в день «Д». Исход сражения на этом участке был бы более благоприятным для союзников, а многие из трех тысяч убитых и раненых американцев остались бы живыми и невредимыми.

Утром 5 июня, как только самоходная десантная баржа, на которой находился капитан Роджер Белл, снялась с якоря и оставила остров Уайт, ветреная погода в проливе Ла-Манш сразу же дала о себе знать. Б'oльшую часть солдат, хотя они и применяли таблетки гиосцина, укачало, и им ничем нельзя было помочь. Крутая волна захлестывала баржу, и с борта почти ничего не было видно. Солдаты капитана Белла, осматривая горизонт, вскоре пришли к выводу, что, кроме одной, шедшей по соседству с ними баржи их соединения, поблизости никого не было. Неужели произошла какая-то путаница? А может, думали солдаты, операция вновь отложена, а на боевых кораблях, которые вели соединение десантных барж, не разобрали соответствующего сигнала, и теперь они пересекают пролив Ла-Манш совершенно одни? С наступлением сумерек солдаты немного приободрились, так как два крейсера, сопровождавшие соединение, на миг осветили баржу прожекторами. Солдаты почувствовали, что идут правильным курсом — прямо на юг, а не брошены на произвол судьбы, как им начинало казаться.

Капитан Белл не страдал от морской болезни и чувствовал себя прекрасно. Несмотря на то что он никогда не бывал в бою, страха перед тем, что должно было произойти на рассвете, у него не было. Что попытка вторжения могла кончиться неудачей, ему и в голову не приходило. Он читал разосланное по частям и соединениям первого оперативного эшелона вторжения обращение Монтгомери к армии и флоту; Монти сказал, что полностью уверен в успехе — стало быть, никаких сомнений быть не могло. За всю свою службу Белл ни разу серьезно не задумывался над тем, за что он, собственно, собирался воевать и, возможно, отдать свою жизнь, но если такая мысль все же появлялась, то Роджер Белл без колебаний приходил к выводу о справедливости войны, которую вела Англия.

С наступлением ночи капитан Белл обошел своих людей и посоветовал им вздремнуть. В полночь, когда баржа уже прошла две трети своего пути, капитан, не беспокоясь ни о чем, быстро и крепко заснул.

В это время на артиллерийской батарее, установленной на холме вблизи участка «Голд», там, где предполагалась высадка отряда разграждения Роджера Белла, на посту с винтовкой в руках стоял немецкий часовой Фридрих Вюрстер. Вюрстер прислушивался к гулу тяжелых бомбардировщиков, пролетавших над ним в черном, покрытом облаками небе и направлявшихся, как он полагал, бомбить немецкие города. Он представил тревожный вой сирен в своем родном городе, мать, вскакивающую с постели и бросающуюся в бомбоубежище. Она теперь одна в доме — отец, солдат немецкой армии, служит где-то далеко на севере Норвегии, а брат — в военно-воздушных силах Германии. Фридриху Вюрстеру был всего 21 год, но он уже четыре года находился на военной службе. В 17 лет Вюрстер вместе с наступавшей немецкой армией маршировал ло дорогам Франции, в 18 лет он попал в Россию, а в 19 — был ранен под Москвой. Ему не исполнилось и 20 лет, когда, подлечившись после полученного ранения, он был снова отправлен в Россию, участвовал в наступлении, а затем отступал вместе с немецкой армией, был ранен вторично, на этот раз более тяжело. После этого его послали уже не в Россию, а во Францию, на защиту Атлантического вала.

Перебирая иногда в памяти день за днем, Вюрстер думал, что за все четыре года службы, боев, мучительных дней в госпиталях ему просто некогда было поразмыслить о войне, разобраться во многих вопросах, связанных с ней. Здесь, во Франции, стоя в одиночестве на своем посту, он стал задумываться над тем, чем кончится война, и кончится ли она вообще когда-нибудь, и чем он будет заниматься после демобилизации, если все-таки наступит мир и он останется жив.

Фридрих мечтал о мирной жизни, но никогда не думал о возможном поражении Германии. Был он сыном крестьянина, и, когда в Германии к власти пришел Гитлер, ему исполнилось только десять лет. Когда он подрос, то, как и все другие мальчики и девочки, вступил в гитлеровский союз молодежи.