Шрифт:
– Опоздали! – крикнула я и, забыв, что нахожусь на месте преступления, а на руках нет перчаток, на обуви бахил, кинулась вниз по ступенькам.
В голове билась одна мысль: вдруг Васькиной еще можно помочь?
– Опоздали! – эхом повторил Приходько. – Черт! Я за ним по пятам шел, а в начале парка потерял, там много дорожек. Семен нырнул в кусты и пропал. Я пошел не в ту сторону. Когда обнаружил развалины, он уже здесь сидел. У Васькиной перерезана сонная артерия, смерть наступила мгновенно.
– Она еще теплая, – прошептала я, трогая ногу Ренаты.
– Что здесь? – раздался голос Коробкова. – Вау!
– Это не я! – вдруг закричал Сеня. – Не я!
– Отлично, – кивнул Федор, – а кто?
– Не знаю, – заплакал Семен, – мне позвонили… велели… сказали… я пришел, а она здесь! Кровь повсюду… я сел от страха…
– Нож у тебя в руке, – напомнила я.
Хватайка с ужасом посмотрел на окровавленное лезвие.
– Вы мне не верите! Я не убивал! Не знаю ее! Впервые вижу!
– Конечно, – кивнул Приходько, – вставай, поедем в офис, расскажешь правду. Я тебе верю.
– Спасибо! – зарыдал Сеня. – Пожалуйста, не бросайте меня здесь.
Мы с Федором помогли Хватайке вылезти из подвала и увезли его. Коробок остался ждать экспертов.
Пока Семена переодевали в чистую одежду, я успела умыться, выпить кофе и в комнату для допросов вошла в рабочем настроении. Хватайка тоже выглядел почти нормально, трясущиеся руки можно не принимать в расчет.
Чеслав заставил Семена пять раз повторить рассказ о произошедшем, тот устало твердил:
– Я сидел дома, потом приехала ваша сотрудница, прикинулась шлангом, я решил, что она пытается навесить на меня похоронные хлопоты, и не очень вежливо разговаривал. Прошу прощения. Когда дама ушла, я почистил себе картошки, собрал шкурки, увидел, что ведро полное, и отнес его во двор. Поел, попил чаю, тут мне позвонили, предложили заказ за большие деньги. Сказали, ехать надо прямо сейчас, в развалины, спуститься в подвал, там меня будут ждать. Я поторопился, зашел в руины, сдвинул крышку люка. Преодолел лестницу, а на полу лежит девушка, кровь течет, в груди нож. Я его выдернул!
– Зачем? – спросил Чеслав.
– Помочь хотел, – всхлипнул Семен, – думал, ей лучше станет, если от лезвия избавить. Наклонился, потянул за рукоятку, тут меня затошнило, на бок опрокинуло. Это все. Могу сто раз повторить, ничего другого не скажу.
– Хотите, чтобы мы вам поверили? – вклинилась я в допрос. – Тогда объясните, как у вас в мусорном ведре оказались белый халат, шапочка и стетоскоп.
– Они там лежали? – опешил Сеня.
– На самом верху, – подтвердила я.
– Не заметил, – растерялся Хватайка, – я вышел с очистками, увидел, что ведро снова полное, и разозлился.
– На кого? – моментально поинтересовалась я.
Сеня обиженно засопел.
– Дом выселен, в квартирах гастарбайтеры орудуют, бомжи, всякую дрянь выносят, шмотки оставленные, мебель старую, кто что бросил. Такие гады. Идут мимо моей квартиры и непременно в ведро дерьма напихают! Сволочи! Только отнесу помойку, она опять полная. Я перестал внимание на мусор обращать.
– Красивая отмазка! – хмыкнул Федор. – Оригинальная. Ведро за дверью, кто и что туда кинул – не знаю. На самом деле ты не предполагал, что тебя выследят, и спокойно халат в помойку сунул. Глупость, мон ами!
– Если вас возмущает вечно полное ведро, почему не внесете его в квартиру? – спросила я.
– И где держать отбросы? – заныл Семен. – Видели ж мою конуру! На кухне места нет, в прихожей и ванной тоже.
– Отвлечемся временно от мусора, – вздохнула я. – Кто вам звонил?
– Заказчик, – прошептал Сеня.
– Как его зовут? – спросил Чеслав.
– Миша, – протянул Хватайка.
– Отчество и фамилию назовите, – потребовал Чеслав.
– Не знаю, – задергался Семен.
– Великолепно, – фыркнула я, – очень смешно.
Хватайка вцепился пальцами в край стола.
– Если расскажу вам всю правду, меня не накажут?
– Отшлепают, лишат конфет, но потом сжалятся, – буркнула я, – за убийство обычно в угол ставят, минут на десять.
– Никого я не убивал! – захлюпал носом Сеня.
– О чем тогда хотели поведать? – по-отечески ласково осведомился Чеслав.
Семен поднял голову.
– Пообещайте, что мне ничего не будет!
– Детский сад, штаны на лямках! – возмутилась я. – Давай, говори!