Наташа стояла посреди этой круговерти и почему-то смеялась. Причем не радостно, а истерично и озлобленно.

Лица знакомых мужиков все крутились, говорили что-то. Постепенно стало ясно, что они не просто так говорят, но требуют. Нагло требуют чего-то, как хозяева.

Совсем уж некстати среди них возник Сергей Львович, качая головой и приговаривая:

– Несчастная вы женщина. И больная, больная…

Наташа рассмеялась в ответ. Смех получился уродливым, похожим на смех продажной женщины.

Вдруг мама появилась, покойница. Наташа редко видела маму во сне. А тут – возникла: лицо строгое, недоброе даже. Мама жестко и зло упрекала Наташу. Слов было не разобрать, но совершенно очевидно – это были упреки.

Наташа еще сильнее захохотала своим отвратительным смехом.

Мама заплакала. И так же неслышно начала Наташу о чем-то умолять. Умоляла она страстно, страшно, со слезами на глазах.

Наташа только хохотала.

А потом из всей этой каши вдруг явственно проступило длинное лицо какого-то незнакомого человека. Человек как бы стер остальных людей – так тряпкой стирают надпись с доски.

Они остались вдвоем в целом мире: Наташа и человек с длинным лицом.

Он протянул Наташе руку. Смотрел виновато, но руку протягивал решительно.

Наташе стало так страшно, как не бывало еще никогда в жизни. Ей захотелось бежать, но бежать было некуда, ведь в целом мире были только она и человек с длинным лицом.

Захотелось кричать, но ни крик, ни даже хрип не рождались.

А человек все протягивал руку: мол, на, бери.

На указательном пальце его руки Наташа заметила большую родинку. И от этого почему-то стало еще страшней.

Она оттолкнула руку и все-таки сумела закричать:

– Нет! Нет! Не надо!

Человек смотрел серьезно и говорил, словно извиняясь:

– Да, да… Увы… Да…

– Нет! – кричала Наташа. – За что? Нет!

– Да, – говорил человек. – Да.

А когда не стало сил кричать, Наташа шептала одними губами:

– Нет! Не надо! Не меня! Не я! Нет!

Человек громко и отчетливо произносил всего одно слово:

– Да, да, да… – И все тянул руку и улыбался виновато.

И не взять эту руку было нельзя.

И взять ее – было смертельно.

Наташа обмякла как-то вдруг, обессилела – и протянула свою руку.

Сначала проснулось это жуткое, всепобеждающее чувство вины, а потом уже сам Павел Иванович открыл глаза.

На часах было семь. Как всегда, он спал очень долго. Но приступ закончился.

В открытое окно тянуло свежестью. Серый в предутреннем свете город казался чужим и неестественно тихим. Жизнь в городе всегда рождалась так – постепенно, будто нехотя, а потом – это будет где-то через час – словно кто-то невидимый отмашку давал: все начинало мчаться, гудеть, торопиться, бежать, светить…

Как всегда, тряслись руки, как всегда, есть не хотелось, умываться не хотелось, под душем стоять не хотелось. Да и жить не хотелось, в конце концов.

В храм все-таки он решил пойти. Не потому, что надеялся на успокоение, а чтобы не нарушать привычный ход вещей.

В церковь всегда ходил пешком. Неловким казалось ехать туда на машине. Бесили люди, толкающиеся в метро. Бесили нищие, сидящие у храма. У женщины, продававшей свечи, не оказалось сдачи. Павел Иванович прикусил язык, чтобы не выругаться.

Подошел к иконе. Перекрестился.

Стоял, смотрел на Лик, как всегда, не зная, о чем просить.

Народу в храме было мало, и за спиной Павел Иванович ощущал какую-то давящую, темную тишину.

Вдруг показалось, что темнота прорвалась. Вдруг он почувствовал… Как сказать? Невероятное облегчение, что ли. Ни с чего. Внезапно. Так бывает, знаете… Ну, например, если ждешь плохую весть, уверен в плохой вести, а приходит хорошая. Или в юности, когда на свидание идешь, не зная, придет она или нет, и вдруг замечаешь ее издали… Или, например…

Да к чему примеры-то? Понятно все. Но не мог Павел Иванович поверить в это облегчение.

С чего бы это? Почему вдруг исчез привычный кошмар?

Стоял у иконы, крестился как сумасшедший.

А чувство вины испарилось, исчезло, растаяло.

Ужасно захотелось есть. И смеяться. Даже на работу захотелось идти.

Павел Иванович смотрел на Лик, будто, ожидал от него ответа: «Как же так? Почему вдруг такое облегчение? Объясни! Только Ты ведь можешь разъяснить. Что случилось?»