Тут еще Вольта с Сенобье затеяли определять фосфор в моче. На это интересное дело отвлекся ненадолго, нахлынули заботы о маленьком, но очень чувствительном эвдиометре для Магеллана, о газовых горелках и бомбах (придумал Джанотти из Корреджо). Из Германии пришло сообщение, что будто бы начали продавать там газовые зажигалки с электрофором, как пишет из Цюриха Шнитц, но всегда он изъясняется только на латыни, а в древнем языке и слов-то нужных нет. Вот бы взглянуть на зажигалку хоть бы одним глазом! Впрочем, множество забот о новых публикациях про газ, электричество и погоду, так что читать надо и свои, и чужие труды!

А какой умница Пристли: добывает из водорослей газ для облагораживания воздуха! Магеллан, как обычно, крайне полезен: помогает заказывать приборы, сообщает о конкурсе на экономические темы. Из Парижа Адамони пишет что-то о литературных заказах, Шнитц из Цюриха ведет разговоры о сельскохозяйственных механизмах, Рейна жаждет создать в Комо общество шелководов.

Вихрем пролетел 78-й год, стрелой промчался 79-й. В потоке бумаг, лекции, писем, поездок, успел только построить газовую лампаду и светильник, многим пришлось растолковывать про электрофор, даже Франклина озаботили вопросами, но старый зубр сам разобрался.

Столь бурный темп поддерживать нелегко, а что, если спастись в новую поездку? И Вольта обосновывает графу Лорене необходимость пообщаться с другими учеными, а для крепости подключает швейцарцев ради встречной инициативы. Даже газеты читать некогда, говорит, что русские опять вовлечены в войну с турками. Неудивительно — австрийцам выгодно истощить задиристых соседей.

Начался 36-й год жизни. Ни минуты свободной, одно дело цепляется за другое, но плоды меньше затрат. Как исправное вьючное животное, он тянул лямку, тянул аккуратно и даже с выдумкой, но разве другой не смог бы сделать того же?

Вот и сейчас. В январе списался с Сенебье о публикациях, потом много времени ушло на подготовку и обсуждение с Фирмианом планов заманчивого научного турне по Франции и Англии: там выпускаются замечательные физические аппараты, сильные специалисты, общий тонус культуры достаточно высок. Интенсивный диалог завязался с неутомимым Магелланом: все-таки комплектация кабинета физики оставалась главной целью, ради которой Вольту взяли в университет. Вот письмо от Коупера: рассыпается восторгами по поводу стеклянных и рубиновых трубок, на поставщика которых так удачно Вольта вывел своего знакомого.

А потом выдались счастливые полгода, когда удалось всерьез поработать в лаборатории. Проникновение в секреты емкости проводников настолько радовало, что эти знания как бы сами собой стремились воплотиться в какой-нибудь изящный прибор.

В августе Фирмиан сообщил, что поездка в Тоскану одобрена, и Вольта поторопился подытожить результаты прошедших месяцев, чтоб не бросать их незавершенным комом. 29 августа он написал Сенебье огромное письмо, где всласть выговорился, и сам стал лучше понимать предмет изложения. Впервые прозвучала весть о новом микроэлектрометре, или, попросту, проградуированном соломенном электроскопе. На первый взгляд ничего особенного здесь не было, но ведь не зря же позднее статью с готовностью напечатали в Лондоне, где видали всякие виды, разных авторов и любого сорта научную продукцию.

Как измеряли электричество до тех пор? Сначала по сотрясению тела, по свечению извлекаемой искры, по ее длине. Потом Рихман придумал указатель, чтоб «распознавать, больше или меньше градусов в той или иной электрической массе». Льняную нитку подвешивали на столбике, стоявшем торчком, заряжали и судили о степени зарядки по отклонению.

Но сведения из России попадали на Запад с трудом. И там изобретали собственные конструкции: освещали отклонявшееся острие и его тень проецировали на экран; взвешивали электрические силы, подбирая гирьки, уравновешивающие расталкивание; измеряли зазор между отклонявшимися сухими пробковыми шариками.

Вот в эту сферу занятий метеором ворвался самоувереный Вольта.

Сначала он доделал прибор Генли, улучшив шкалу: деления уплотнялись по мере удаления нитки от вертикали. Ведь при малых отклонениях они росли вместе с зарядом, а больше 20–30 градусов увеличивались гораздо медленное, так что прибор занижал показания. А потом Вольта предложил заменить шарики тонкими соломинками: почти невесомые, они легко разлетались даже при малых зарядах. И воспроизводимость показаний разных конструкций оказалась отличной, так что в разных лабораториях одни и те же опыты наконец-то начали давать одинаковые результаты. Соломинки Вольты продолжали идею, рожденную ниточкой Рихмана!

Вольта не гнался за внешним успехом; жизнь коротка, некогда терять времени, требуется делать истинно нужное, а заискивать перед случайными мнениями — дело слабодушных. Вольта заменил шарики соломинками, но эта безделица повысила чувствительность прибора в 16 раз по сравнению с лучшим электрометром того времени, прибором Генли. Вольта хорошо понимал, что мина замедленного действия сработает непременно, ученью еще оценят эпохальность тихого простого хода, пока пусть работает время. За год-два прибор Вольты незаметно появился чуть ли не во всех лабораториях, ибо работать без него было куда сложнее. Только через семь лет англичанин Беннет пойдет по тому же пути еще дальше, заменив соломинки золотыми листочками. Они чуть тяжелее, но зато на них легче «осаждается» электрический заряд. Но Вольта об этом еще не знал, а потому по праву чувствовал себя триумфатором.