Все это время Вольта бился за оклад, ему помогал Скарпа, не уставая славить своего профессора — «опору физики и науки».

«Не трать силы, — по дружбе советовал Вольте Мантильи, — на изменение своего статуса в университете, лучше уповать на милость всевышнего. Если два атланта, Вольта и Скарпа, бессильны, то дело безнадежное. Лучше двигать свое дело, ибо только оно приносит истинное удовлетворение». Что за абсурд, кипел Вольта, не было б кабинета и лаборанта, я получал бы больше, И Франк поддерживал, он писал Скарпе: «Говорил о Вольте во дворе. Можно менять и число профессоров, и оклады. Наш друг Вольта и Вы сами вполне заслуживаете персонального подхода. Вы не вмешиваетесь в политические дела, заняты своими ответственными функциями, а потому совершенно реально надеяться на успешное решение Ваших личных дел». Но вдруг выяснился подводный риф, Скарпа разузнал, что повышения содержания Вольты не хотят… иезуиты, в чем-то он сплоховал. А потому надо непременно ехать в Вену на поклон, раз уж машина раскручена. Вольта обиделся и не поехал: уж 20 лет в университете — и все еще на минимуме. Чем кормить детей?

А потом опять Бонапарт привлек общее внимание. Члены Директории Дюко и Сийес назначили генерала комендантом парижского гарнизона, и вот он разогнал Законодательное собрание. 18 брюмера (9 ноября) вся эта троица назначила себя консулами. Теперь приобретения неотчуждаемы, нувориши могут спать спокойно, триумвиры сами назначали префектов департаментов, а законодательство расчленили по четырем органам, которые мешали друг другу и не мешали диктатуре Бонапарта. Государственный совет по новой «Конституции 8-го года» предлагал законы. Трибунат их обсуждал, Корпус законодателей принимал, а Сенат из назначенных верных людей мог и не утвердить. Неплохая видимость демократии, а на самом деле полное исключение всех беспокойных и строптивых из политических дел. Нагло, но действенно, поди разберись, и, в суете будней, мало кто и разобрался.

А Вольта уже давно хотел реализовать контактное электричество в эффектном приборчике. Но вот незадача, сколько ни набирай разных дисков в стопку или проводов в цепь, останется только разность потенциалов крайней пары. Похоже, что все пары надо изолировать, чтоб не замыкались друг на друга, но в то же время их надо бы электрически соединить, чтоб суммировать напоры. Стало быть, нужны прокладки из сукна, смоченные водой или кислотой: проводят и изолируют одновременно! Только и всего! В декабре 1799 года столб заработал.

Собственно, все было готово. Уже давно: в девяносто третьем заработала одна пара, через пять лет дубликатор Никольсона помог исключить животные ткани, и вот столб, то есть много пар, соединенных последовательно.

В марте 1800 года из Комо ушла статья к Бэнксу, почти 30 страниц хорошо изложенного текста. Название — «Об электричестве, возбуждаемом простым соприкосновением простых проводящих веществ». Прибор назывался «искусственным электрическим органом» по аналогии с органом естественным у рыбы ската. Теперь как собрать. Какие дает эффекты (чем больше пар, тем сильнее, а так все известные). Принцип действия — «вечное движение флюида»! Вечное движение запретили еще четверть века назад, а Вольта дал два вечных электроносца, порциями (электрофор) и потоком (столб). По крайней мере, он так думал.

Ток грел провода, светил, давал химические реакции и механическое движение. Все это было ново, полезно, захватывающе интересно и, самое главное, достигалось элементарнейшим образом. А сам Вольта уже перестал действовать, он только следил за лавиной фактов, обрушенной на науку его аппаратиком. Но как он смог удержаться в стороне?

Тому видятся две причины. Первая — ему не дали больше заниматься наукой. Вторая — по складу своей натуры он «вторичник», ему нужен толчок со стороны. От Эпинуса — к электрофору, от Гальвани — к столбу!

Еще не остыв от мартовских писем Бэнксу, усеянных помарками, с правкой и неряшливыми эскизами, с головой выдающими изнуренность и ликование, Вольта исступленно взялся за новое. «Я послал Вам, месье, большое письмо, но это еще не все. Первое Вы уже, может быть, сдали в печать, а это уже будет второе. Юный аптекарь Гаровалли из Комо взялся его Вам доставить, причем только в ансамбле они станут одним целым. Любой, кто повторит мои опыты с моим прибором, получит те же результаты. Я надеюсь, что аппарат особо понравится Никольсону, Кавалло и Беннету, ибо мой успех стал следствием хорошего сочетания теории с практикой».

Письмо отправилось в Англию, и через месяц хирург Карлейль и физик Никольсон, взявшись оживить новым прибором лягушку, ненароком разложили воду. Вольта не мог узнать об этом сразу, но его трясло от возбуждения: то ли опять переработал, то ли нервные флюиды как-то переносились из Лондона. Впрочем, уже в августе Ландриани известит о разложении первого, но далеко не последнего вещества.

Бруньятелли передал с Джузеппино две книжки: «Водянистые метеоры» — про дождливую погоду, и «Влияние Луны» — для страдающих бессонницей, а взамен получил рукопись о новом аппарате. Ненароком оказал медвежью услугу Ландриани: он написал Вольте об интересе медиков, их активности, специальных лечебных вариантах столба, и ценивший себя изобретатель так сильно поверил другу-умнице, что перестал интересоваться чем-либо иным, кроме электротерапии.

Еще 2 июня, перейдя перевал Сен-Бернар в мае, Наполеон вошел в Милан. После разгрома 14 июня у Маренго Меласа ему оставалось вновь занять Лигурию, Пьемонт и Ломбардию.

Вторая коалиция рухнула, консула омрачало разве что бегство с Меласом мадам Дезире, его прежней любовницы. Пышная служба в миланском соборе, а 25 июня победитель мчался в Париж. В последний день полугодия Циспадану и Транспадану вновь слили в Цизальпину, через неделю вооружили ее быстро склеенной бумагой под названием «конституция».