В 1803 году случились небольшие неприятности. Из-за просьбы об отставке проверяли послужной список, когда, кем и с кем служил. Кто-то неизвестный через канцелярию цеплялся за учебу в школе иезуитов. Вольта защищался бумагами: с подписями Фирмиана, Вилзека, вытаскивал старые характеристики: уверял, что он не иезуит, но не слишком, чтобы не озлобить их, опять входящих в силу. Тут некстати к нему приехал испанец Д'Азала, натуралист и путешественник. Он когда-то поставлял продукты в иезуитское государство в Парагвае, но я тогда был младенцем, объяснял Вольта, а с Д'Азалой мы обсуждали его книгу «Опыт по натурфилософии», где он написал про тамошних четвероногих. Ведь я сотрудничал со Спалланцани, живой мир мне близок и по моим электрическим занятиям.

Наконец-то на Вольту хлынул золотой дождь: деньги, звание сенатора, титул графа, академические грамоты! Шлюзы признания распахнул сам Наполеон, счастливый Вольта яхтой плыл в кильватере могучего судна, но от бедствий не уберегся: один за другим умерли оба брата и любимый сын. Преуспевший профессор метался в растерянности, он грустил по близким и радовался наградам, читал лекции и оплакивал ссыльного императора, служил в муниципалитете и опекал Сильвио Пеллико и Уго Фосколо — опасных карбонариев, ибо только в молодых идеалистах видел последнюю надежду на освобождение Италии.

До чего ж славно начинался 1805 год! Вольта не успел оглянуться — уже апрель. 5-го числа прилетело письмо от Гумбольдта: «Жаль, что мы с Гей-Люссаком не застали Вас в Павии, выбравшись из Рима в Милан, но с ним едет один химик, он явится к Вам лично и расскажет про Париж. Хотели заехать на несколько часов, потолковать об астральных гемисферах, но Бруиьятелли, Скарпа и Москати сообщили, что Вы отбыли из Павии в Комо.

Не будете-ль в ближайшие пару месяцев в Риме, а то после Парижа с гальваническим электричеством вас не видно? Быть может, в Англии публиковалось что-либо дельное, а мы в Париже проморгали? Лапласа и Бертолле интересует то же самое. Мой адрес в Риме: барон Александр Гумбольдт, дом министра Пруссии. До 29-го будем здесь».

Ах, как Вольта обрадовался письму и как огорчился несостоявшемуся рандеву! Ведь 8 лет назад этот веселый сангвиник был в Комо, восторгался работами Гальвани и Гей-Люссака, и у Вольты сегодня готов обзор публикаций по электрометрии. Какой редкий человек, всех обольстил при испанском дворе, что за эманацию излучает?

С расстройства отчитал Аралди: сидит там, в Болонье, не мог дать на конкурс Вольтову тему о животном тепле, ведь куда как важно, а в первый том актов Института вполне б поспела мемория о свойствах пара. Все четыре предложения Вольты годятся, про тепло скрытое и свободное, об угле и его окислении. Конечно, кислород можно связать не только углем, но и водородом, что даст воду. И Вольта исписывал страницы, вспоминая Делюка, Пристли, Шмидта, Дальтона и рассказывая секретарю Института Италии, чем венозная кровь отличается от артериальной: кислорода в ней нет.

Свиданье с Гумбольдтом он упустил в ущерб душе, и теперь прозевал второе, с Наполеоном, в убыток престижу. Началось с Ипполито, сына сестры Чиары и Лодовико Рейпы. Племянник попал в миланский комитет по предстоящей коронации Бонапарта и теперь просил у Вольты дом для светских целей. Слухи о новом короле ходили давно: в декабре прошлого года первый консул превратился в императора Франции. В Париж сразу укатила делегация во главе с вице-президентом Итальянской республики Мелци и министром иностранных дел Марешальди, чтоб найти «действенные формы устройства политической жизни Италии».

«Новая действенная форма» нашлась сразу: просить Наполеона в короли! 15 марта депутация думала и решалась, через два дня в Тюильри бросилась перед императором на колени, «отец родной» отослал в сенат («чтоб все по закону!»), государственные мужи Франции изобразили мышление и учредили итальянское королевство для «императора французов». В последний день марта из Сен-Клу отбыла вереница карет, через три недели стремительный Наполеон въехал в Турин, 3 мая в Александрию, 6 мая в Меццана-Порта, миновал границу республики, на другое утро в Павии. А Вольта — вот незадача! — сидел в Комо, ни о чем не ведая.

Программа дня у Наполеона напряженная, но посетить университет надо. Аудиенции, беседы. А где ж Вольта? Отпустили? Чрезвычайно жалко. 8 мая корсиканец в Милане, коронация прошла триумфально, республика превратилась в королевство. 26-го числа император-король уже дома, не устает кстати и некстати повторять медоточивые речи о том, как за границей любят Францию, без ее руководства, защиты и помощи существовать не мыслят.

А Вольта сиднем сидит в своем саду, подписывает в канцелярии циркуляры, веером разлетающиеся по провинции, и муссирует свои обиды, бередит душевные раны. Волна сенсаций из Павии чуть запаздывала, но вот нагрянула наконец, и семья остолбенела, пораженная невероятной новостью.

Первым прибыло письмо от Несси — у него брат служит на почте почтальоном. «У нас в университете был Наполеон, — торопился рассказать профессор, — он рекомендовал вернуть Вольту обратно. Бонапарт встречался с консультантами и министрами, в доме Ботты виделся с профессорским корпусом, от их имени Скарпа выступал. Человек, известный всей Европе, дрожал от восторга коллега, должен умирать на службе! Вот что сказал Бонапарт!»

Вольта с женой обомлели, дети ахнули, разговоры выплеснулись на улицы. А 10 мая Вольте вручили спешную депешу Скарпы. «При визите император настойчиво требовал, чтобы я, — писал друг-ректор, — передал тебе о желательности хотя бы частичного возвращения!