– Ты рассказываешь удивительные вещи, Ровоам бен Ровоам. У вас в стране происходит такое… Прошу тебя, продолжай.

Ровоам поведал царю о своей прошлой жизни со многими подробностями, умолчав лишь о недолгой и счастливой поре, когда он сделался простым крестьянином, мужем Ситы и отцом мальчика Рови. Не мог он говорить еще о той жизни, о страшной ее трагедии. Побоялся: накатит тоска, и снова нестерпимая боль ляжет на сердце…

Окончил рассказ Ровоам. Царь погрузился в размышления. Да и Ровоам нет-нет да и возвратится мыслями к пережитому.

Наконец царь заговорил:

– Для твоего народа ты ведь в самом деле воскрес после страшной казни, когда тебя выходили твои друзья-ессеи. Согласись.

– Пожалуй, так.

– Ты проповедовал, чтобы люди служили Богу.

– Нет, я призывал к праведной жизни.

– Люди понимают праведную жизнь как служение Богу. По их мнению, ты пострадал от неправедных людей, отступившихся от Бога. И легенды, и правдивые рассказы о твоей жизни теперь связаны с твоим именем. Как всегда бывает, потом к ним прибавят и совсем уж фантастические события, каких и не могло быть вовсе… Как с нашим Буддой. Он был просто царским сыном – Сиддартхой Гаутамой из рода Шакья. Потом в устах молвы он сделался Богом. Мы привыкли к его Божественности. Теперь мы верим в его продолжение, мы ждем пришествия нового Будды, ждем Спасителя мира Будду Майтрейю… Кстати, считается, что он тоже будет рожден девственницей… Не странно ли, право?.. Хм!.. А богиня Изида Египетская тоже девственница, хотя родила бога Озириса. Не странно ли все-таки?.. – Царь теребил себе бороду. – Знаешь, увидев тебя, Ровоам бен Ровоам, я сначала было решил, что ты и есть ожидаемый нами Спаситель. Я ошибся, но не жалею. Ты тоже святой человек…

Шалия-хан умолк на полуслове и как-то странно взглянул на Ровоама, что-то прикидывая в уме.

– Подойди сюда, Ровоам бен Ровоам, – шепотом позвал царь, хотя никто в зале не мог их слышать. – Располагайся здесь, рядом со мной.

Когда Ровоам погрузился в мягкие подушки, царь зашептал еще тише, в самое его ухо:

– Откровенно скажу: я больше не верю в явление Будды Майтрейи. Он не придет. Но я должен показывать подданным моим, что являюсь горячим его приверженцем и жду его не напрасно. И вот, послушай меня… Вдруг мне являешься ты. Твой облик так необычен и так ослепительно сияли твои белые одежды в лучах солнца, что в первые мгновения я испытал сильное волнение. Веришь ли?

– Что ты задумал, царь? – невольно поддавшись настроению и доверительному тону, шепотом спросил Ровоам.

– Я задумал… – Царь колебался. – Кстати, подобное уже происходило с тобой, когда твой двоюродный брат Иоанн – все с твоих же слов! – упросил тебя войти в роль Спасителя, по-вашему – мешиаха. Ты ведь не забыл?.. Ну вот, почему бы тебе теперь не предстать перед людьми как Будда Майтрейя? У тебя бы получилось… Разве такая уж никудышная идея пришла мне в голову?

– Царь, я плохо знаю обычаи вашей религии, ваши заветы и заповеди. И потом… это был бы обман народа с моей стороны.

Непрост оказался царь, он тут же поставил Ровоаму в укор:

– Однажды ты уже пошел на такой обман… Со своим народом… По просьбе двоюродного брата… То было, конечно, сомнительное дело.

– И я был предан казни, – прибавил Ровоам.

– Да, это так. Но ты счастливо спасся. Теперь тебе казнь не угрожает. Тебя не будут подозревать и в притязаниях на престол… И еще скажу: ложь во спасение – дело праведное. Подумай над моими словами, Ровоам бен Ровоам.

– Подумаю…

– А знаешь, если тебе трудно принять решение, доверься шахматам.

– Что?! Царь, я слышал об этой игре, но я ее не знаю.

– Сыграем с тобой партию в шахматы. Я научу тебя. В зависимости от исхода игры ты и примешь решение…

Подали инкрустированную перламутром доску с черными и белыми мраморными фигурками царей, офицеров, простых воинов, всадников. Шалия-хан объяснил правила игры. Сделали несколько пробных ходов. Сообразительный Ровоам быстро схватил суть игры и, когда начали партию уже всерьез, даже воодушевился. Игра захватила его.

А царь еще и философствовал, делая ходы:

– В мире есть и добро, и зло. Они всегда рядом. В одной упряжке, как кобылки в моей золотой колеснице – черная и белая.

Ровоам плохо вслушивался в слова Шалияхана, он не на шутку увлекся игрой. Фигурки и их перемещения на доске стали для него реальными людьми и их поступками.

Царь же продолжал рассуждать вслух:

– Вот и в шахматах – черное и белое. Но цвета эти не обязательно добро и зло. Черное и белое могут быть и обозначением разных характеров людей, не так ли? Или могут обозначать разный образ мыслей. Ты играешь черными, но это не значит, что у тебя черные мысли. Нет. У тебя мысли иные, чем у меня, играющего белыми… Не так ли?

Ровоам только кивал, ничего не отвечая царю. Партия подходила к концу, но перевеса не было ни на чьей стороне. И вот настал момент, когда игра зашла в тупик. Ничья. Шалия-хан хлопнул в ладоши. Слуга унес шахматы.

– Вот видишь, наше соперничество на доске не дало тебе решения. Все-таки подумай над моим предложением, Ровоам бен Ровоам. Без меня.

Царь удалился, слегка недовольный. Ровоама предоставили самому себе. Без дела он слонялся по дворцу, по саду. Так и прошел день. На ночлег он устроился под навесом открытой галереи, на жесткой лежанке, застеленной ковром. Почти всю ночь он не смыкал глаз, глядя на бесчисленные звезды. Он раздумывал над предложением царя. Вернее сказать, не раздумывал, а пытался найти ответ лишь в своих чувствах. Приближалось утро, а он все еще не знал, как ему поступить. И тогда он тайком покинул дворец и город Шринагар. «Ах, неблагодарный, – шел и казнил себя Ровоам. – Что мне стоило согласиться? Как прежде, ходил бы по стране, проповедовал. Но назывался бы новым именем».