В Галерее дрались уже несколько пар, выказывая всю ловкость, на которую они были способны. То и дело вспыхивали фонтаны искр.

– Я почел бы за честь сразиться с вами в поединке на ристалище, сказал Алли и отвесил нарочито почтительный поклон. – Кроме того, я по-прежнему питаю надежду на реванш.

Высокомерно прикрыв синие глаза, Этери проговорил нараспев:

– Через две недели будет большой турнир. Там и сразимся во имя наших дам, как принято в Святых землях.

Алли учтивым кивком поблагодарил будущего соперника, и тот ушел без поклона, унося в глазах торжество. Алли втайне сожалел, что ему никогда, вероятно, не придется разделать гордеца мальчишку в пух и прах, а ведь он мог бы это продемонстрировать уже раз двадцать в каждом проведенном поединке. Нет, мальчика надо сделать героем, и я сделаю его героем. Двадцати побед для этого более чем достаточно. И разве Этери знает, что героем делают не искрящие попусту, а разящие без промаха мечи, по крайней мере? Если не что-нибудь хуже.

Алли надел шлем – солнечный день померк, окружающий мир сузился в смотровых щелях. Он сделав несколько пробных движений – ни одно сочленение его любимых золоченых калипольских доспехов не скрипнуло. Длинная, совсем не нужная кольчужная юбка, расходившаяся спереди и сзади для удобства верховой езды, позвякивала, задевая о поножи.

За свою жизнь он потерял счет турнирам, но этот был первый, когда во имя возлюбленной дамы нужно было проиграть. Да-да, в последнем, решающем поединке, когда все красотки Эманда свесятся с балконов, требовалось пасть на песок, под ноги суровому синеглазому отроку, и просить о пощаде. Что ж, он упадет. По галереям волнами расходились нетерпеливые крики. Теплый ветер раздувал огненные, как дикая лилия, полотна шатра. На другом краю ристалища неулыбчивый Этери, скрестив руки на обложенной в сталь груди, призывает Силу, читая заклятия на Этарон. Ему, Алли, оставлены неуемная любовница на земле и кроткий Бог в небе, Бог, про которого все забыли. Можно просить его о помощи, даже наверняка он поможет, потому что вряд ли поймет, кому и в чем помогает. Ну ладно.

Его коня не было видно под гербовыми попонами. Хорошо выезженный, конь стоял спокойно. Алли едва успел вскочить в седло – трубный зов взмыл над истоптанным ристалищем, возвещая начало схватки.

Лиловые, обшитые золотом фестоны над королевским балконом тихо шевелились на ветру; тень легла на лицо близко подступившей к перилам Беатрикс. От ветра шевелились меха, прикрывавшие ее плечи, трепетали подвитые и распущенные локоны.

Ее нежно-золотистое лицо хранило отстраненную улыбку, в глазах читалось равнодушие к происходящему. Она никогда не увлекалась ристалищами, предпочитая балы и охоту. Справа и слева в пышно изукрашенных гербами ложах победительно восседали Высокие Этарет, поставившие к перилам своих красивых и юных племянниц и дочек.

Беатрикс всегда презирала безбровых этаретских красавиц, прятавших фигуры под величественными тогами. Но сегодня королевой турнира ее не выберут. Да и зачем ей это звание, если она просто королева? Беатрикс переступила с ноги на ногу, и вдруг заныло колено, по которому две недели назад полоснула плетка.

– Думаю, что силы неравны. Этери легче Энвикко. Этери упадет при первом ударе. Тут все зависит от первого удара, это не получасовые танцы с клинками, которые они нам демонстрировали в Галерее, – сказал сзади Эккегард. Он уже загодя облачился в горностаевую епанчу поверх белой столы, голову охватывал золотой обруч с громадным опалом над переносицей. Эта манера носить венец несказанно раздражала Беатрикс, в пику Этарет она наворачивала на голову немыслимый, увешанный самоцветами шаперон, под тяжестью которого то и дело непроизвольно клевала носом, а то ходила вовсе простоволосая, вплетая в тонкие, из трех волосинок, косички множество крупных бусин.

– Энвикко свалится, как мешок, – сказала она, не повернув к жениху головы и так громко, что услышали почти все.

– Последний поединок. Тебе пора подать сигнал.

– Ах, ну да. Вечно забываю. – Она небрежно махнула поданной церемониальной перчаткой. Всадники тронулись навстречу друг другу.

– Детское развлечение, – снова послышался голос Эккегарда, – даже младенческое. Никакого искусства, только вес и везение.

– Помолчи-ка. Не король еще, – огрызнулась Беатрикс и тут же продолжила:

– По-моему, все эти ристания вообще ни к чему. Баловство и безделье. – Она поднесла к глазам свой шлифованный хрусталь и сощурилась, следя за сближением всадников.

Эккегарда бросило в жар от стыдливой жалости к ней. Близорукая, беспомощная, мнит из себя что-то… О Сила, Сила…

… Алли предельно расслабился, храня лишь видимость упруго пригнувшегося в седле рыцаря. Он решил не затягивать игру. В прорезях начелья стремительно рос подпрыгивающий в галопе соперник. Только бы подавить искушение навести копье под его щит и одним ударом выбить из седла.

Удар!!

… Рыцари с треском столкнулись. Энвикко тяжело покачнулся в седле, съехал набок и грохнулся оземь под единый могучий «ох!» толпы, ждавшей его победы.

Беатрикс задумалась о своем и позабыла выразить досаду – ей напомнил об этом Эккегард. Он осторожно сжал ее узкую руку, погладил большим пальцем по ладони и сказал извиняющимся полушепотом:

– Мне жаль, что тебе не стать королевой турнира. Он и вправду свалился, как мешок. Думаю, в другой раз я сам выйду сражаться за тебя.

Беатрикс промолчала, потом с большим опозданием ответила:

– Знаешь, не стоит. И без того хвороб на нашу голову хватит.

Алли между тем увидел по наползающей тени, что противник близится к нему, и притворился, что потерял сознание, – не хотел произносить перед всем честным народом никаких куртуазных признаний в не правоте и прочем, в чем обычно признаются побежденные на ристалище. Оруженосцы очень скоро его унесли, оставив Этери более разочарованным, чем гордым своей победой.

Беатрикс подавила желание повернуться и уйти – это могла быть хорошая оплеуха магнатам, но королева уже не разменивалась на такие мелочи приспело время брать выше и бить больнее.