В классе, у стены, забрызганной кровью, лежали трое убитых и один умирающий. Над ними, словно статуя, с букетом красных роз застыла пани управляющая. Незадолго до этого букет как знак внимания по случаю годовщины свадьбы, о чем ее собственный муж забыл, вручил ей пан священник. Томанова специально несла цветы своему мужу, чтобы таким образом упрекнуть его в невнимании, но опоздала.

Земан, Житный, Матыс, члены оперативной группы и жители, потерявшие от ужаса силы, столпились в дверях и в коридоре, не веря в то, что произошло.

Бланка прибежала последней и протиснулась через толпу, которая молча расступилась, пропуская ее.

Карел лежал у стены на вытоптанном детскими ногами крашеном полу, и с каплями крови из его тела уходила жизнь.

Бланка не проронила ни слова, не заплакала, только молча, неподвижно смотрела на него. Видимо, еще не верила своим глазам.

Потом пошла медленно, тяжело, будто к ногам ее были привязаны тяжелые гири. Это были пять тяжелых шагов между жизнью и смертью, между летним вечером и вечностью.

Она упала на колени, приподняла окровавленную голову Карела и стала нежно приглаживать его всегда растрепанные волосы, потом поцеловала в холодеющие губы. И казалось, что только в тот момент, когда она прикоснулась к нему губами, она поняла смысл всего происшедшего.

Она повернула к Земану удивленное лицо и прошептала:

— Они убили его, Гонза?..

Когда Эман Заградник проснулся, стояло тихое летнее утро. Вокруг него волновалось большое поле ржи, над горизонтом уже поднялся огромный, раскаленный докрасна шар утреннего солнца, весело кричали птицы, спорили о чем-то зяблики, упорно подбирал новые мелодии дрозд.

Эман неторопливо вылез из теплой ямки в стогу прошлогодней соломы, потянулся, зевнул, с удовольствием втянул еще свежий, влажноватый после ночи воздух, стряхнул с волос соломинки и окинул взглядом поле. На его глазах рождался великолепный день. Чувствовал себя Эман превосходно, если не считать сухости во рту и горечи после сигарет и бесчисленного количества кружек пива и рюмок водки, которые он опрокинул в себя, отмечая свое счастливое освобождение. Эман вытащил из соломы свою гармошку, перекинул ее за спину, а поскольку он решил как можно быстрее найти какой-нибудь колодец, чтобы хорошенько залить горечь во рту, ловко съехал со стога вниз.

Тут-то он их и увидел. С расширенными от страха глазами, они сидели, согнувшись, у стога. Их было трое — лесник Босак, трактирщик Бенеш и еще какой-то неизвестный человек.

Все они страшно перепугались, когда он свалился на них сверху, как ангел с неба. Кристек резко замахнулся автоматом, чтобы размозжить ему голову, но Бенеш успел остановить его:

— Не троньте его! Этот нас не выдаст... Этот на них зол не меньше, чем мы... — И плаксиво, дрожащими, словно в лихорадке, губами, он стал упрашивать Эмана: — Уведи их отсюда, Эман! Спаси нас, прошу тебя... Отвлеки их... Вспомни, как я наливал тебе бесплатно, когда у тебя не было денег. Очень тебя прошу об этом, Эман...

Заградник таращил на них глаза, ничего не понимая.

— Ты что мелешь, трактирщик?.. Кого я должен отвлечь? — Он заметил оружие в их руках. — И что вы здесь вообще, мужики, делаете? С утра ставите засаду?

— Вершим божий суд, Эман, — стуча зубами, тараторил Бенеш. — Божий суд.

Больше он ничего сказать не успел, потому что оба его друга, что-то заметив за ржаным полем, бросились бежать. Бенеш кинулся за ними. Они бежали по полю, падали, ползли на четвереньках, на животах.

Эман смотрел на них, забавляясь этой нелепой игрой в прятки. Потом он обернулся и все понял.

На пыльном приселке за ржаным полем выстроился ряд грузовиков, с которых спрыгивали с винтовками в руках парни в рабочих комбинезонах. Вел их Павел Шанда. Парни быстро пристраивались к цепи сотрудников органов безопасности, которые прибыли сюда раньше. «Народная милиция», — сразу сообразил Эман.

Им пришлось взяться за оружие после ночной смены, и приехали они сюда от станков и машин, в рабочей замасленной одежде. Никто из них не отказался принять участие в операции после того, как Шанда рассказал им, что случилось.

Цепь, охватившая все поле, двинулась к лесопосадке. В середине в качестве командиров шли Житный, Земан, Шанда и Матыс.

Эман никогда не любил полицейских, а уж о милиции и говорить было нечего. Поэтому он решил сыграть с ними злую шутку, запутать их, сбить со следа, как просил его Бенеш, умышленно послать их в другую сторону, чтобы потом вечером в трактире потрепаться, что столько людей напрасно болтались по полю.

Эман пошел навстречу цепи. Они сразу заметили его, беззаботно идущего среди колосьев. Над его головой заливались жаворонки, светило ласковое утреннее солнце, а он играл на гармошке и пел.