Он стал отступать от вездехода, пытаясь руками защитить глаза и не понимая, что свет идет изнутри.

Илья бросился к нему и тут же упал, сбитый ловким ударом Егора:

— Не смей! Опомнись! Ему уже не поможешь!

Вряд ли он удержал бы товарища, но тут Скворцов тоже упал. Тело его засияло, будто шаровая молния, вокруг него задымились, а затем вспыхнули ветки низкорослого кустарника.

— Коля! Скворушка! — в отчаянии простонал Илья. — Что ты натворил, Коля!

Вечером Полина почему-то не позвонила.

Илья вспомнил, как рвалась жена лететь вместе с ним на Ненаглядную, и порадовался, что Полина осталась на Земле. Нечего ей делать в этом неправдоподобно красивом мирке, который поразил неведомый недуг. Тайны и беды множатся, вырастают десятками, как поганые грибы… Черное пламя смерти, вызванное пандемией, частично, правда, удалось погасить. Завтра гематологи Земли пришлют первую партию искусственных селезенок, поступили и используются могучие препараты, восстанавливающие нормальное функционирование кроветворных органов. Но уже появилась новая загадка. Что, кроме беды, значит справка медцентра, на которую обратил его внимание академик Янин? Всего несколько фраз: «При профилактическом осмотре на планете обнаружено четыреста восемьдесят семь случаев стерильности практически здоровых женщин. Стерильность, по-видимому, обусловлена внешними факторами». Янин, поблескивая лысиной, дважды прочел информацию, спросил в упор: «Вы, конечно, догадываетесь, что, как и в случае с нелепейшей вспышкой лейкемии, никаких внешних факторов не обнаружено?» — «Я предполагаю такое», — согласился Илья. «Так вот! — заключил академик. — Запомните: Ненаглядная хочет нас или прогнать, или истребить. Третьего не дано. Ей мало пандемии и якобы стихийных бедствий. Она исподтишка делает наших женщин бесплодными… Это звенья одной цепи, Садовник».

Последняя фраза Янина запала Илье в душу. В самом деле, как ни посмотри, во всех событиях обнаруживаются признаки планомерного наступления на человека. Но как, каким образом планета может почти осознанно реагировать на присутствие людей? И чем они ей, в конце концов, досадили? Где та «раздавленная бабочка», о которой говорил Висвалдис?

Илья попробовал отключиться от назойливых мыслей. Представил Полину: ее светлые волосы, родные, зеленоватые глаза, в которых помещается столько тепла и света, золотистый пушок над верхней губой… Поскорей бы домой! К светлым водам речушки Выпи, где они «заякорили» свой модуль, к лесу и его росным полянам, которые в двадцати минутах ходьбы от дома… Улетая, он просил Полину побольше гулять… Вот бы увидеть ее сейчас. Как она идет по тропинке, будто плывет, — куда подевалась былая порывистость. А все Он — еще неизвестный им человечек, спящий под материнским сердцем. Как они там, его родные?

…Он увидел тут же и Выпь, и побитую спорышей тропинку, свой модуль у берега. В следующий миг над этим тихим уголком изогнулась, затрепетала от гнева черная стена цунами, та самая, от которой они спаслись здесь, и Илья со всей неотвратимой ясностью кошмара понял, что на этот раз не уйти… Он застонал, повернулся на другой бок.

В углу комнаты, рядом с постелью Ильи, вдруг вспыхнул объем изображения.

— Ил, — тихонько позвала Полина.

Черты лица спящего, измененные страшным сновидением, разгладились. Он даже улыбнулся, но так и не проснулся.

Полина сидела, набросив на плечи пуховый платок, и молча смотрела на мужа. Далекое солнце Земли зажгло ее волосы, и они сияли вокруг смуглого лица будто нимб.

Потом, вспомнив, что время сеанса кончается, порывисто встала, хотела, наверное, разбудить спящего, но в последний момент передумала.

Она протянула бестелесную руку, погладила голову Ильи, коснулась его закрытых глаз, губ. Со стороны Полина казалась феей, залетевшей ночью к своему возлюбленному и осыпающей его эфемерными, неощутимыми ласками.

Колокольчиком отозвался сигнал прекращения связи — изображение феи растаяло.

На берегу трудились уборочные автоматы. Красные многопалые крабики, манипулируя антигравами, таскали куда-то в глубь временного поселка поверженные реликтовые сосны, убирали мусор, ремонтировали местами разрушенную набережную.

Илья несколько раз нырнул, а когда вышел на берег, увидел Славика. Тот сидел на поверженном пляжном зонтике и хмуро разглядывал купающихся.

— Ты чего надулся? — удивился Илья. — И на завтраке тебя не было.

— Нездоровится, — сказал Славик и постучал себя по лбу. — Головная боль. Точно как при давлении. Особенно по вечерам донимает. И утром. Днем легче.

— Ты что?! — Илья насторожился. — Проверился хотя бы?

Славик махнул рукой.

— От забот болит… Был я, конечно, в медцентре. Говорят — практически здоров. А вчера как прихватило, так я включил гипносон и скрылся в царстве Морфея.

— Может, это штучки Ненаглядной? — не согласился Илья.

— Не хватало, чтобы она нас поодиночке начала преследовать, — улыбнулся Славик. — Ты, Илюша, из обычной планеты какого-то мстителя сотворил.

Ефремов сложил полотенце и только теперь заметил, что левая рука Славика перевязана.

— А это еще что? Тоже от забот?

— Ты не знаешь? — в свою очередь удивился товарищ. — Впрочем, ты вчера утечкой занимался… Вечером пожар был. Даже не вечером, ночью.

— Почему не разбудили? — нахмурился Илья. — Такое творится, а я последним узнаю. Что горело?