А бог попутно понял, что не то создал, ошибся и в "межэтнические" ваши драки не вмешивается до сего дня:

— Нравится рвать глотки!? Вот и продолжайте! Вас много, плодитесь так, что скоро прокормить себя не сможете. Я вам завещал "украшать Землю", а вы что с нею делаете?

"Кто виноват"? ОРТ! Это оно транслировало в известные времена на всю страну языковую слабость первого и последнего "президента страны советов". Телевиденье разрушило "великую и славную семью советских народов"!

— "… память о которой долго будет жить в сердцах нынешних "отцов народа". Из тех, кто быстро сообразил, что нужно "менять кожу" и "перестраиваться" из секретарей обкомов в губернаторы!

Ах, майор времён служения в стройбате! "Вечен и бессмертен" ты в памяти моей! Майора-человека буду помнить всегда, но ахинею об "экономическом могуществе страны развитого социализма", что нёс на политзанятиях по утрам, забыл на втором году службы.

Байки о "процветании страны советов" пролетали мимо ушей, не фиксировалась сознанием, но "коМуническая" партия в его исполнении останется в памяти до конца дней моих. Тем "великим" словом в исполнении майора упивался тогда, и своей прелести оно не потеряло и сегодня.

Любовь к носителям "коМунических" у части граждан не сгинула и до настоящего времени, но ни бес, ни я не знаем процент граждан тоскующих по "сильной руке". Какая это рука — здоровая, или сухая, как прежде, что новая рука может натворить — тоскующим безразлично: "рука" должна быть"!

Мы любим, получать по морде, пусть и сухой рукой! Если эта рука опять поманит "на защиту социалистической родины", иной и быть не может — пардон, — "всем и всегда "дадим сдачи"!

Отвратнее батальонной кормёжки ни раньше, ни позже не было. Треска, капуста, перловая каша прозванная "кирзой", жареная до черноты на неизвестном жире томатная паста, коя очень жестоко била изжогой по стройбатовским пищеварительным трактам.

Белый хлеб давали только тем, кого батальонная медицина признавала "слабым на желудок". Батальонные "временные военные трудности" скрашивались еже утренними песнями о "родной коМунической партии" в исполнении майора. Как всегда, ничего нового.

Момент, когда хотел бы опротестовать древнее утверждение о том, что "если человека долго называть "свиньёй" — он захрюкает". Ошибка: три года майор говорил нам, полусолдатам, о прелестях "социалистического строя", а мы ему не верили! Не хотели "хрюкать", как замполит ни старался! Напрасно бился с нами майор!

Шёл третий год тому, как "вождь, учитель и друг всего советского народа" отбросил "копыта в мягких кавказских сапожках", а осиротевшее "комуническое" учение продолжало жить и совершать поступательное движение вперёд". Майор убеждал нас, что "комуническое учение совершает победную поступь по всей стране", но так ли было — ненормальных, желающих проверить и поделиться результатами проверок с остальными не находилось. Большая часть граждан не верили, что поступь "победная", она скорее походила на шарканье старика, чем на "поступь". Понимал майор это, нет ли — "отступать некуда: позади — Москва!"

— Бес, если бы в пятьдесят третьем повторился сорок первый, то чем бы всё могло кончиться? Как в сорок пятом?

— Сомневаюсь…

Майор влиянием на умы подчинённых не мог сравниться с Колькой, майор Кольке и в "подмётки не годился". Случись каким-то чудом майору и Кольке сойтись в диспуте на тему "успешное построение светлого "коМунического общества" в отдельно взятой…" — от майора, как от "политработника", мало бы чего осталось. Или совсем ничего: Колька дал бы "тов. майору" сто очков форы без опасения проиграть спор. Ни возраст, ни жизненный опыт, ни положение "начальника" не спасли бы майора от поражения, имей он неосторожность вступить в диспут с Колькой.

Методы товарища были "подлые и провокационные": если видел скучающую "группу товарищей военнослужащих", то подсаживался к ним, и какое то время ждал. Затем невзначай, без злого умысла, без задних, "тыловых" мыслей, ненавязчиво задавал умирающим от скуки сослуживцам какую-нибудь тему. Пустяковую, ерундовую, не стоящую внимания, бросовую тему, но от которой до сего момента скучающая "группа товарищей" вмиг преображалась, а через совсем мало время участники "диспута на заданную тему" забывали содержание Колькиного вопроса и уходили от темы полностью. В каком месте беседы происходил "сбой" — такое не смог бы определить лучший знаток науки с названием "Алгоритмы собеседований". Что такое "алгоритм" и как им пользоваться — тогда об этом никто не знал.

— Вывод: "законы действуют и без опубликования их в печати".

Тогда для чего нужен был замполит, если он умел "будить умы вверенных ему на воспитание военнослужащих"? Если и одного взгляда на майора хватало для смелого вывода: "на то время существовало два сорта "политических работников советской армии":

а) сорт высший — это обошедшая мир фотография с изображением "замполита, поднимающего бойцов в атаку". Молодой и красивый человек, убеждённый в непогрешимости "вышестоящих товарищей", истово верящий в "силу и величие коммунистического учения, кое обязательно приведёт трудящихся всего мира к счастью". Политрук с пистолетом марки "ТТ" в руке, зовёт "на бой и смерть" людей, ничего не знающих о "коммунизме". Лицо замполита так повёрнуто к объективу камеры, что текст призыва по артикуляции рта никому и никогда не удастся прочесть. Фотография ничего не говорит о возвращении политрука живым из боя…