В настоящее время состоятельные российские роженицы летают самолётами в Соединённые Штаты, или в Германию… Долго думал: "почему в Штаты"!? Символика, или расчёт: "ага, если родился в Штатах, то автоматически становится гражданином Штатов"? Или "хрен вам, уважаемые"! ошибаюсь? Напутал? Или сегодня первым делом едут в Германию лечиться от лейкемии, а потом в Штаты — рожать? Или всё же после родов в Штатах — в Германию избавляться от лейкемии, но позже?

Как бы там не было, но и тогда правила для рожениц, что в Польше, что в ужасной Германии были одинаковыми, и менять их никто не собирался. Менять их в Европе нельзя. Это касалось поляков, немцев, англичан и прочих народов, но эти правила и законы не распространялись на женщин из перемещённых лиц русской, украинской и белорусской национальности. Только у нас можно было услышать откровение, достойное удивления:

— Я Митьку в поле родила… Немного отдохнула, и жать пошла — подобный "героизм" ни одной немке, или англичанке и не снились!

Пишу на русском языке, поэтому ничего не могу сказать о том, что и "пани Ядвига разрешилась в поле крепким мальчиком весом в три с половиной килограмма и размером более полуметра"! Не могу такое написать, ничего не знаю о пани Ядвиге, а о Frau Марте — тем более. Могу сказать о матушке: она "дала тягу" из родильного дома в польском городе Хелме, как только "чуток оклемалась"! — это её "признательные показания".

Отец не терял времени. Будучи рабочим человеком, тут же нашел дополнительное занятие: у пана керовника имелся при лагере личный конный экипаж, "выезд" За этим хозяйством присматривал кучер пан Станислав. У пана Станислава имелось столько же детей, как и у отца и по этим пунктам они быстро нашли общий язык. Удивительно то, что ТОТ не знал русского, а ЭТОТ — польского, и как у них произошло "объединение" — тайна! Хотя, какие тут тайны? У пана была куча детей, шла война, и всю эту ораву нужно было кормить. И опять ошибка: нет бы, пану Станиславу бросить детей, и отправится партизанить, бить своих вечных и ненавистных захватчиков, так нет же, он идёт в услужение к явному "врагу всего польского народа"! Так один предатель очень хорошо разглядел и понял другого, а, разглядевши — протянул руку помощи!

Господи, единый ты у меня и у поляка! Упокой душу пана Станислава, кучера лагерного начальника! добрейшего из предателей "всего польского народа!

Пане керовнику, кто бы и что спросил с тебя, плюнь ты на отцову просьбу оставить его в лагере? Ответ: "никто и ничего"! Но ты выполнил просьбу отца и оставил его в лагере. Даже работать на лагерной кухне дозволил.

"Пастыри Овец Православных" и ксендзы! Избавьте душу мою раз и навсегда от сомнений, смятений и вопросов:

"позволительно мне молиться за душу пана керовника? Вроде бы и "нет", немцам служил, врагом своему народу был! Но как лишить его человечности? Если бы не его тогдашнее дозволение остаться в лагере в ожидании матери, то бы могли кончиться для нашего семейства перемещения? Или воздержаться от просьб "наверх" о "даровании его душе вечного мира и покоя"? В праве молиться о таком же пособнике врагам, как и мой отец? Чью сторону принять? Если приму сторону пана керовника — иду против "борцов прошлого с врагами польского народа", если что-то скажу худое в сторону пана начальника лагеря — тогда я не имею права жить! почему я живу до сего времени? И снова удивляюсь несуразности словосочетания: "ДРУГ — ДРУГУ".

Пан Станислав взял отца в помощники: чистить конюшню. Пустяковая работа, "синекура" по тем временам и обстоятельствам.

Удивительное дело: ну как, каким образом отец "зацепился" за этот лагерь? Да так крепко, что его не трогали? Взяткой пану керовнику пахло? Мы были нищими, какие взятки в войну? Из чего и откуда им взяться? Знанием языка? Нет, из всего польского отец знал только два польских ругательных слова: "пся кревь". Безобидные слова, перевод которым я узнал через много лет: "сучья кровь".

Как можно было уцелеть отцу тогда? Правильно, только работой, работа всегда и везде имела цену.

Отец был принят в "здоровый вражеский коллектив". Жена пана Станислава варила своим ребятам крупные бобы, не забывала и меня. Бобы были первыми в моей жизни, до этого не знал, что такой продукт питания вообще существует в природе. Удовольствие в горячем виде помещалось в бумажные "фунтики" и раздавалось нам, ребятне без учёта национальной принадлежности.

Жена пана Станислава была красивой и статной женщиной, да и сам пан Станислав внушал уважение: крепкий, красивый человек.

Пани, я даже не знаю вашего имени! Стыдно, но всегда поминаю вашу великую душу! Пани, не приходите в этот мир, вам нет в этом нужды, вы уже СОВЕРШЕННЫ! Вы прекрасны, как богородица, если верите в неё! Правда, удивительно? Жена предателя не может быть хорошей, но я готов молиться за её душу во всех костёлах Полонии! В своих — так же.

Отец, помимо помощи пану Станиславу, работал на лагерной кухне истопником. Была такая кухня для перемещённых лиц. Помню варево из общего котла, и это была "бетонная" смесь из картошки и макарон. Съедобное варево, но невкусное, без соли и непонятно почему — очень густое. Из каких соображений исходил повар, готовя такое? и был ли он поваром — трудно сказать. Думается, что всё заключалось в дисциплине: если картошки и макарон отпускалось на пятьсот обитателей лагеря из расчёта определённого количества граммов на рот, то повар столько же и закладывал в котёл: куда было девать украденное? Отсутствовал резона на кражи. Первый сдерживающий довод в пользу воровства, а второй был таков: если в странах ислама вору и до сего дня отрубают руку, то Европа во времена оккупации за такие человеческие слабости не оставляла шансов расхитителю на дальнейшее проживание. Могло быть и частичное отнятие здоровья у вора, и это достигалось хорошей поркой.