— Сигурдом называют меня соплеменники, Сигурдом Рыжебородым. Слышал я, что ты, Добрыня Всеславич, плотник умелый.

— Если люди говорят, то правда.

— Прохудился у нас корабль…

— Не умелец я в корабельном деле.

— О матче тебе толкую. Поставишь добрую — щедро заплачу.

— Сделаю, — Добрыня кивнул головой.

Любопытство одолело Гореславу, потихоньку спустилась она в сени и дверь приоткрыла.

Свей неподалёку от крыльца стоял, приметил девичье лицо, на миг пред ним промелькнувшее.

— Как имя этой девы? — спросил он.

Промолчал плотник.

" Ой, беда с тобой, девка неразумная, — причитала Белёна Игнатьевна, в окошко посматривая. — Бедная мать твоя, у которой ты, непутёвая, уродилась. И хвори-то за тобой по пятам ходят, да и ума Боги не дали. Сидела бы тихо себе в горнице, приданое бы себе шила. Недобрый глаз ведь у бородача того, как бы не сглазил, красавицу".

Гореслава помалкивала; сама не рада была, что на глаза свею показалась.

Гости заморские скоро со двора ушли, вместе с ним и хозяин со старшим сыном. Хозяйка же возле печи копошилась, Миланью за снедью в клеть поминутно посылала.

Аромат щей поплыл по избе, вылетел во двор. Собаки его учуяли, заскулили, косточки сахарные поджидая.

Наумовна в куту сидела, за умелыми хозяйскими руками следила. Скучно ей было да и взгрустнулось немного. Кузнец с женой только к обеду из града возвратились, поэтому поговорить ей не с кем было. Но вот Миланья села подле неё на лавку с сочной морковиной в руке. Работы для неё пока Белёна Игнатьевна не нашла, вот и отдыхала чернавка.

— А что, Миланья, давно ли ты живёшь тут?

— Девчонкой совсем малой купил меня Добрыня Всеславич.

— У кого купил?

— У датчан. Наше печище у самого берега Варяжского моря было… Пришли они в берёзозоле, избы наши пожгли. Тын двора нашего обгоревший весь в крови был… Меня, малую, на ладью притащили. Кричала я, к матери рвалась… Матушка моя ко мне руки тянула, не выдержала, побежала… Убили её. Топором. А я… Я с датчанами три года проплавала до того, как в Черен меня привезли. Там и продали. А хотели, помнится, везти в Альденгьюборг.

— Альденгьюборг?

— В Ладогу, князя варяжского град.

— Расскажи о датчанах.

— А что рассказывать? Звери они, не люди. И имена — то у них тоже звериные.

— Что за имена?

— Не помню уж. Мудрёные они. Только прозванье одного, слепого, помню. Он вместе с ними плавал; любили они песни его слушать. Седобородым звали.

— А тот рыжий, что к нам заходил, тоже датчанин?

Призадумалась Миланья, головой покачала.

— Северные люди они, но не датчане. Свеи, наверное. Урмане у нас не часто хаживают.

— Миланья, иди сюда, — Белёна Игнатьевна к девкам обернулась. — А ты, краса, раз уж нос во двор кажешь, за водой сходи, недалече.

…Колодец был от двора в двух шагах, его для нескольких дворов делали. Гореслава повесила вёдра на коромысло и пошла обратно ко двору. Когда к воротам подходила, увидала в конце улицы свеев. Гордо они взад-вперёд прохаживались, высматривали кого-то.

"Не меня ли", — подумалось девке. Прижалась она к тыну, чуть воду не расплескала.

А свеи походили ещё немного да и ушли.

Отлегло у девушки от сердца.

… Все к щам ароматным возвратились. Мужчины сразу за стол сели, а женщины к обеду накрывали.

— Наумовна, подь сюда, — Сила девку рукой подозвал.

— Что, Сила Жданович?

— Слышала ли о посиделках девичьих?

— Нет, не слыхала.

— Ужель Миланья не наушничала?!

— Не говорила она ничего.

— Завтра ввечеру к градцу иди, там парни с девками гулять будут. А после к старосте вместе с ними иди. Сестрицы княжеской сына повстречаешь.

Заалели щёки девичьи, а Мудрёна Братиловна засмеялась. "Говорила же, что до грудня косу острижёшь, так тому и быть", — сказала она.

… Много дум в ту ночь девка передумала, и казалось ей, что домовой по горнице ходит, мимо её платка похаживает. К чему бы? К дороге домой или к свадьбе? Переходить невесте в женихов дом.

И заснула она, думая об Изяславе; и приснился ей вновь чудной сон.

… Нево-море пред ней раскинулось, глазом не окинуть. А у берега корабль стоит, качается. И машет с него ей кто-то. Гореслава спешит к нему, идёт прямо по кромке воды и всё лицо разглядеть хочет. Мерещится ей лицо Изяслава, но вдруг черты его расплываются, и вместо одного видится ей другое лицо. Но запомнить его девушка не успела: налетел с моря ветер, унёс ладью далеко за облака. И осталась Гореслава одна…