— И из-за этого я рисковала жизнью! — разочаровано подумала принцесса. — Интересно, этого хотя бы хватит на то, чтобы купить лошадь и доплыть до Сиальдара?

Осмотрев полки и для виду приценившись к паре медных кувшинов, Стелла вышла из лавки и, сопровождаемая Шараром, отправилась на поиски лошади. Ей повезло: на предпортовой площади, обычно занятой лотками с рыбой, была устроена небольшая лошадиная ярмарка.

В воздухе все еще чувствовался запах гари; о вчерашнем трагическом происшествии напоминали два судна, одно живое, другое мертвое: обгоревший затонувший остов «Соларта» и зловещий силуэт дакирского корабля на рейде. Он будто контролировал город, во всяком случае, встал так, что ни одно судно не могло пройти мимо него незамеченным.

Стараясь не привлекать внимания, Стелла прохаживалась между выставленными на продажу лошадьми; она с трепетом заметила, что среди толпы мелькали чужеродные элементы — дакирцы с того самого корабля. Глаз безошибочно вылавливал их в общей массе; радовало то, что они, кажется, никого не искали.

Из разговоров горожан девушка почерпнула много нового. Так, к примеру, она узнала, что вчера ночью дакирцы не только дотла сожгли пиратский корабль, но и перебили всех пиратов. Казалось, можно было вздохнуть с облегчением: ей больше не грозило быть пойманной людьми Истина, но, с другой стороны, таяла надежда найти Маркуса живым. Они ведь, наверняка, не разбирали, кто пират, а кто просто пленник…

Принцесса приценилась к нескольким лошадям, но все стоили около тысячи энтоний, а на покупку средства передвижения она выделила всего четыреста.

Наконец девушка нашла то, что было ей по средствам.

Крестьянин в смешной соломенной шляпе продавал двух лошадей: апатично жевавшую сено коренастую пегую кобылу и вторую, соловую, более грациозную, но все равно не шедшую ни в какое сравнение даже с лиэнскими лошадьми. Зато цена на нее должна была быть приемлемая.

Заметив интерес в ее глазах, продавец принялся наперебой расхваливать Стелле свою лошадь:

— Это настоящая мадальская кобыла, великолепного нрава и чудных кровей! Да такую в наше время и не сыщешь…

— Сколько ей лет? — Принцесса недоверчиво осмотрела кобыле зубы.

— Шесть. Она ходит и под седлом, и в упряжке.

— Что же Вы продаете такую хорошую лошадь? — Про возраст он, вроде, не наврал.

— Обстоятельства, — развел руками продавец. — Незачем, да и не на что мне ее содержать. Всего триста восемьдесят энтоний прошу, считайте, задаром отдаю.

— Слишком дешево, — покачала головой девушка. — Она больна?

— Что Вы! Просто деньги нужны.

Что ж, лошадь как лошадь, подойдет для короткой поездки. Ей же не на бегах выступать и не в параде участвовать.

Поторговавшись, принцесса сбила цену до трехсот сорока, еще раз осмотрела лошадь и, не найдя видимых недостатков, отсчитала хозяину требуемую сумму.

— Как ее зовут? — Стелла взяла кобылу под уздцы.

— Палева. Зовите, как хотите, ей все равно.

— Не посоветуете ли хорошего шорника, который недорого возьмет за работу?

— Живет тут один, — отозвался один из адиласцев, приценивавшийся ко второй лошади. — Свернете направо, через три дома спуститесь на пешеходную улицу и постучитесь в дверь под вывеской с седлом.

— Спасибо!

Принцесса потянула за собой Палеву, оказавшуюся такой же апатичной, как и ее товарка; временами она останавливалась, чтобы осторожно бросить взгляд на мелькавшие в толпе черные плащи. К счастью, никто из дакирцев ей не заинтересовался.

У Палевы оказался тот же недостаток, что был у каурой Кланы из деревушки близь Амара — лень. Мадальская или псевдомадальская кобыла, демон ее разберет, была ли она вообще породистой, не делала ни одного лишнего движения без понукания, поэтому хлыст, купленный у старого шорника, оказался главным залогом перемещения из одной точки в другую.

Красуясь крученой уздечкой с алым бантом (такова уж адилаская традиция — украшать лошадей осенью красными лентами), Палева цокала копытами по мостовым Сарафа, дивясь настойчивости хозяйки, которая снова и снова объезжала улицы в поисках Маркуса. Поиски эти были тщетны.

Тяжело потерять друга, остаться одной посреди чужой страны. Тяжело потерять надежду и смириться с мыслью, что тогда, в те короткие пару минут, ты говорил с ним в последний раз. Если бы знать, что в последний! Если бы знать… Принцесса ощущала всю тяжесть этого бремени: тяжесть потери, тяжесть несказанных слов и муки совести. Что бы ни говорил долг, совесть твердила, что она должна была остаться.

Она без аппетита пообедала в какой-то дешевой таверне, потратив на еду сэкономленные на покупке лошади шесть энтоний (остальные она заплатила за хлыст и седло), и снова вернулась в порт.