— А как я узнаю, что все закончилось, сэр?

И тогда он повернулся к ней. Покрытое шрамами лицо его было бледным, только щеки заалели и пошли разноцветными крапинами.

— Все закончится, когда умрет последняя крыса, — сказал он.

«Отдых путника» стоял на другом конце света. Чтобы добраться до него, кебу пришлось пересечь Темзу, миновать вокзал Ватерлоо, на котором Клара бывала раз или два со своей госпожой, — в ту пору там было намного тише, чем ныне. Сам паб, когда они, наконец добрались до него, показался ей ничем не заслуживающим столь долгого пути. Кабак пошиба самого низкого — такое впечатление произвел он на Клару, — из тех, в которые бездельники-мужчины приходят с серьезным намерением надраться. Воздух его был крепко настоян на трубочном дыме и спиртных парах, клиенты же сгибались над стаканами так низко, точно норовили глотнуть кислорода, кое-где еще сохранившегося под столиками. Один участок пола, тот, половицы которого успели подгнить, был наспех залатан разноцветными досками с расщепленными, перепачканными в дегте концами. Очаг задыхался от пепла и тлеющих угольков. Некоторые из газовых светильников были не то выключены, не то поломаны, а скудость стекла в зале означала, что он напрочь лишен зеркальной праздничности пабов, в которые привыкла заглядывать Клара. В этом темное дерево скрадывало свет и отказывалось его возвращать.

— Мне здесь не нравится, — прошептала она своему спутнику.

— Мы приехали сюда не для этого, — прошептал он в ответ. — То, что нам нужно, — внизу.

Никаких лестниц Клара в зале не заметила. Вытянув шею и выставив голову из-за подпиравшего потолок столба, она обнаружила лишь новых полупьяных мужчин, пялившихся на нее, сидя за столиками. Клара ожидала увидеть яркий транспарант наподобие театрального с завлекательным извещением о предстоящем крысином побоище, однако ничего подобного здесь не наблюдалось. Да и вообще украшений на стенах было — раз, два, и обчелся: несколько норовивших свернуться трубочкой афишек, извещавших о развлечениях, которые устраивались в недавнем прошлом какими-то заведениями поблагопристойнее «Отдыха путника». Имелось также написанное от руки предупреждение: «ОПАСАЙТЕСЬ ПИДОРОВ».

Мистер Хитон подошел к хозяину паба. Они, не сказав друг другу ни слова, обменялись кивками и рукопожатиями… возможно, впрочем, что один мужчина передал другому монету. Затем хозяин, мистер Хитон и Клара прошли через зал в дальний его угол, где хозяин открыл в полу люк. Под люком обнаружилась освещенная неизвестного происхождения светом лестница. Табачные пары, клубившиеся в нижнем помещении, соединились, перевиваясь, с клубившимися в верхнем.

Подвал, в который Клара позволила свести себя по лестнице, выглядел уже не так убого. Собственно, он ей даже понравился. Он хоть и располагался под землей, но казался пространством менее замкнутым, чем верхнее пристанище пьяниц, да и освещен был лучше — десятком ламп, развешанных в стратегических точках. Шероховатого камня стены были выкрашены в белый цвет, отчего казалось, что света здесь даже больше.

Большую часть подвала занимала крысиная арена. Вдоль каменных стен его тянулись ряды деревянных скамей, однако на них никто не сидел. Зрители — человек, примерно, двадцать — стояли вокруг арены, более всего походившей на деревянную кадку. Арена была восьмиугольной, высоту имела по пояс человеку, а диаметр футов в девять. Хозяин паба подошел к бочонку, почти такому же высокому, как сам он, — бочонку, предназначавшемуся скорее для муки, чем для вина или пива, — и прижался ухом к его крышке. Не вполне удовлетворенный услышанным, он заглянул, по-клоунски щурясь, в одну из просверленных в крышке дырок.

— Семьдесят пять отборных, — сообщил ему господин в цилиндре, лишенном, однако же, донышка.

— Лучше бы сто, — ответил хозяин.

— Сотню этих красоток в одиночку не изловишь.

— Ты, случалось, ловил.

— Так это еще до починки канализации было.

— Ладно, надеюсь, они хоть не маленькие.

— Маленькие? Причеши их на другой манер, так они за хорьков сойдут.

Мистер Хитон, желая привлечь внимание Клары, положил на ее плечо палец.

— Я схожу за Робби, — прошептал он ей на ухо. — Потом все пойдет быстро. Не забывайте, о чем я вас просил.

Она кивнула.

— Так снимите же, в таком случае, перчатку, — напомнил он.

Клара опустила взгляд на свои руки, необходимость снимать перчатки на людях немного смущала ее: все сразу решат, что она дурно воспитана. Но затем напомнила себе, что она единственная в этом подвале женщина, и каждый из мужчин наверняка уже понял, что она шлюха. И Клара стянула перчатки, пальчик за пальчиком, и никто этого даже не заметил. Да задери она даже юбку на голову, и то собравшиеся здесь зрители только приведшим их сюда делом и занимались бы. Некоторые уже облокотились о закраины крысиной арены, стеснившись плечом к плечу. Интересно, подумала Клара, как они определяют, кто вправе облокачиваться о края арены, а кому надлежит заглядывать им через плечо — быть может, это зависит от вносимой зрителями входной платы? Кое-кто из них был одет вполне респектабельно — пальто с блестящими пуговицами, безупречные шляпы, модные шейные платки, стоившие раз в пятьдесят больше, чем грязный хлопчатый шарф, обмотанный вокруг шеи Крысолова. Клара сильно сомневалась, что эти джентльмены надумали бы когда-либо заглянуть в заведение, подобное «Отдыху путника», если бы не шуршащее, повизгивающее содержимое бочонка.

— Ну хорошо, джентльмены, — объявил хозяин паба, когда мистер Хитон скрылся в примыкавшей к подвалу кладовке. — Собак у нас нынче двое, Робби и Лопси-Лу. А крыс меньше, чем мы рассчитывали. Какой распорядок установим мы на сегодня?

Слова его породили шумные препирательства и пари.

— Шиллинг на то, что Робби убьет пятерых за пятнадцать секунд!

— Два шиллинга на то, что Лопси-Лу за пятьдесят секунд прикончит двадцатку!

— Ручаюсь шиллингом, двенадцать из двадцати будут еще полминуты сучить лапками!

— Если их всего семьдесят пять, значит — три раунда по двадцать пять на каждый.

— Это все испортит!

— Двадцать — самое милое дело.

— Из двадцаток семьдесят пять не сложишь.

— Я всегда ставлю из расчета на двадцатку.

— Знаем мы, как вы ставите. Норовите полюбоваться на кровь за какие-то шесть пенсов.

— Как же мы устроим три раунда, когда собак только две?

— Так и устроим. У которой лучший по всем трем результат, та и побеждает.

— Два раунда по тридцать семь, и к черту одну оставшуюся! Лопси-Лу тяжелее Робби, значит, ему надо фору дать. Я вам так скажу, ее пятнадцать равны десятке Робби.