— Вот видишь, Уолтер? — сказал Бруно, поворачиваясь к искусствоведу. — Овидий чувствует, что спрос будет. А у него нюх безошибочный.

Уолт резко выдохнул, шлепнув мокрыми губами.

— Эстетическое чутье Овидия слишком часто зависит от конъюнктуры, — полушутливо сказал он. — Да, я согласен, мистеру Глэддену не откажешь в таланте, правда, с некоторыми оговорками.

Он достал из кармана спички и раскурил сигару.

— Ты давно в городе? — спросил я его.

— Около недели, — ответил он. — Посмотрел все, что меня интересовало в Мадриде, а эту выставку, честно говоря, считаю отпуском.

— Тем не менее, — обратился он к Бруно, — я обязательно упомяну ее в своей следующей статье и пришлю вам экземпляры журнала.

Он повернулся ко мне и добавил:

— Напишу несколько строк и о твоей лавке старьевщика. А теперь я вынужден вас покинуть. Видите коротышку в толстых очках? Это репортер, с которым у меня есть несколько общих дел. Овидий, советую тебе тоже поговорить с ним перед уходом. Кстати, об ужине. Не будете возражать, если я к вам присоединюсь? Подумайте об этом. Я позвоню. Если нет, передавай привет кариокам. [10] Пока.

И он исчез в клубах сигарного дыма.

— Вот же придурок, — сказал Бруно. — Конечно, мы не станем его приглашать.

Я кивнул и посмотрел на часы. Время неумолимо приближалось к одиннадцати, и я задумался, не следует ли позвонить еще раз.

— Я искал Марию, — сообщил я. — Она сказала, что вечером будет здесь.

— Мария, — произнес он благодушным тоном. — Для меня она как вторая правая рука. Она, даже когда работает не полный день, делает больше, чем все остальные работники в штате, вместе взятые. Поэтому я был рад, когда она рассталась с твоим бывшим партнером Карлом. Кстати, лично я считаю, что и для нее самой поступить так было лучше. Прогнав его, она стала работать в моей галерее постоянно. Может быть, она познакомится здесь с приличным молодым человеком, каким-нибудь учителем рисования, выйдет замуж…

В этот момент я заметил низенького, смуглого и усатого мужчину, с расчесанными на прямой пробор волосами, который стоял у входа в галерею и отчаянно подавал нам какие-то знаки.

— Твой знакомый? — перебил я Бруно, кивнув в ту сторону.

Бруно повернулся, мужчина поднял руку к уху, словно держал в ней телефонную трубку.

— Опять вызывают, — вздохнув, сказал Бруно. — Если это какой-нибудь безграмотный таможенник, закажу мафии, чтобы его устранили. — Он подмигнул. — Да, Мария должна была присутствовать на открытии, но позвонила и сказала, что неважно себя чувствует. Я посоветовал ей не вставать с постели. Жаль. Она так хотела участвовать в открытии. Так много сделала, чтобы оно состоялось. Ладно… завтра я тебе позвоню, договоримся о встрече. Пока. — Он вяло поднял руку.

— До встречи, — сказал я и посмотрел, как он прокладывает себе путь сквозь толпу.

Потом направился к выходу, думая о том, почему Мария не отвечала на мои звонки.

На такси я добрался до ее дома, в вестибюле нашел ее имя и номер квартиры на почтовом ящике. Поднявшись на третий этаж, постучал. Увидел в щели под дверью полоску света, но не услышал ни звука из квартиры.

Постучал еще раз, дернул за ручку. Дверь была заперта.

Замок оказался примитивным, и я, достав из бумажника отмычки, без особого труда открыл его.

Она, развалившись, лежала на диване, свесив одну ногу на пол. Синяя юбка задралась выше коленей, голова была повернута под неестественным углом. На лице, горле и блузке я увидел красные пятна.

Я тихо вошел и запер за собой дверь.

Я отношусь к типу людей, склонных излишне остро реагировать на любые события. Я стремлюсь найти в словах людей скрытый смысл, потом строю совершенно безумные конструкции на основании сделанных мной выводов. Иногда меня изводят кошмары, в которых весь мир опутан паутиной заговоров и зло ожидает лишь удачного момента, чтобы разрушить окружающую меня реальность под свое космическое хихиканье. Я отношусь к типу людей, которые каждый день принимают витамины и каждый год делают прививку от столбняка. Дело в том, что я становился жертвой такого количества несчастных случаев, почти несчастных случаев, потенциальных несчастных случаев и далеко не несчастных случаев, что считаю такие меры осторожности достаточно оправданными.

Помню, одним прохладным утром я, небритый, с воспаленными глазами, пахнущий пивом и табаком, узел галстука ослаблен и всего две сотни долларов в бумажнике, вышел из дома, где всю ночь играл в покер. На улице никого не было, станция метро находилась в четырех кварталах. Через несколько минут я заметил, что не одинок в этом мире. Примерно в тридцати футах впереди в подъезде прятался мужчина, пристально наблюдавший за мной. Я замедлил шаг и так же пристально посмотрел на него. Убегать было поздно. Я потянулся за бумажником в надежде, что он пощадит не оказавшую сопротивления жертву, а он резко сунул руку в задний карман брюк. Когда я поравнялся с ним, он протянул мне дрожащей рукой свой бумажник.

— Возьмите! — сказал он. — Больше у меня ничего нет! Только не стреляйте!

Итак, я во всем стремлюсь увидеть самое плохое и чувствую некоторое смущение, когда мои подозрения не оправдываются. Самое плохое обычно случается без предупреждения, что раздражает меня безмерно, особенно когда я вспоминаю, как часто был готов ко всему, но ничего не происходило. Надеюсь, парки [11] не мазохистки, чтобы любить того, кто так часто их проклинает.

Думая об этом, я, чтобы прогнать уныние, призвал на помощь свое извращенное чувство юмора и подошел к дивану. К сожалению, она дышала.